Великий Север. Хроники Паэтты. Книга VII

Когда на въезде в Тавер саням Брума пришлось посторониться, чтобы пропустить караван из шести или семи подвод, гружёных мешками, он не придал этому особого значения. Однако, таверна у рыночной площади, куда он привычно направился, надеясь застать там Шерварда, гудела словно растревоженный улей.

Келлиец уже был здесь — за тем самым столом, где они познакомились. Он всегда старался занять именно его, выказывая тем самым, что не чужд сентиментальности. Шервард радостно замахал рукой, когда дверь открылась и в облаке морозного пара возникли закутанные фигуры Бруматта и Динди. На руках девушки устроилась Риззель, похожая на куль из-за тёплых зимних одежд, из которых виднелись лишь её огромные глазки и раскрасневшиеся пухлые щёчки.

Как обычно, первым делом девочка потянула свои ручки к Шерварду, который каждый раз баловал её лакомствами. Вот и на сей раз он протянул малышке сладость на палочке, которую в Тавере называли живкой. Затем он крепко пожал руку Бруматту и ласково коснулся замёрзшей ладошки Динди. Та широко улыбнулась в ответ и уселась на излюбленное место.

— Чего это все сегодня такие шумные? — удивлённо поинтересовался Брум у Шерварда, едва они уселись за стол, и северянин разлил по чашкам горячий травяной чай из покрытого копотью большого чайника.

— Они недовольные, — пояснил тот, пододвигая поближе к Динди блюдо со сдобными пирогами. — В Кидую увозят зерно.

— Какое ещё зерно увозят в Кидую? — озадаченно переспросил Брум.

— Запасы, — Шервард старался строить фразы максимально кратко и просто, чтобы допускать как можно меньше ошибок. — Имперские склады. Зерно увозят в Кидую.

— Зачем? — Брум, кажется, до сих пор ещё не до конца понял, что имел в виду келлиец, и задавал первые пришедшие на ум вопросы.

— Там мало зерна, — пожал плечами Шервард.

Возможно, северянин был осведомлён лучше, но вытягивать из него эту информацию слово за словом было совершенно невыносимо. Брум понял, что ему нужен кто-то, кто не только в курсе происходящего, но и может без особых затруднений разъяснить всё ему. А потому он помахал рукой, подзывая хозяина таверны.

— Что здесь происходит, мэтр Хеймель? — спросил он, когда хозяин добрался до него. — О каком ещё зерне рассказывает мне Шервард?

— Да совсем обнаглели столичные-то, господин Бруматт, — охотно заговорил трактирщик, которого происходящее явно задевало за живое. — Они там, вишь ли, голодают, и им требуется больше зерна! Зима у них, вишь ли, холодная выдалась! Вот и вывозят наши запасы теперь! Почитай возов сорок уже из города ушло!.. Нашего хлеба!

Наверняка кто-то в Тавере знал о Днях изобилия, что проводились в столице, но широко эта информация не афишировалась. Подобная практика имела место едва ли не в одной лишь Кидуе, да, может, ещё в нескольких крупных городах империи. В местах вроде Тавера о подобном не могли и помыслить. Однако же и здесь имелись хранилища хлебных излишков, содержимое которых, кстати говоря, чаще всего в итоге тоже оказывалось в столичных закромах, когда приходила пора заменить их зерном нового урожая. Просто обычно это делалось не так заметно.

В этот же раз власти города, получившие срочный приказ императора, вынуждены были действовать быстро, а это значило, что добрая половина города видела, как из их хранилищ выносились мешки и грузились на здоровенные сани. И это порядком разозлило таверцев. А возможно, кто-то более осведомлённый мог и догадаться, что это зерно будет просто роздано бездельникам из Кидуи.

Собственно говоря, это и было главной ошибкой властей. Таверцы восприняли это изъятие как отбор лично у них, хотя зерно из императорских запасов нечасто перепадало горожанам, и уж подавно — никогда бесплатно. Так что если бы была возможность перевезти его понемногу, небольшими партиями — никто ничего бы даже и не заметил.

Вообще на периферии империи о бунте, который уже разгорался в столице и который стал причиной такого внезапного изъятия хлеба, ничего известно не было. Впрочем, даже зная об этом, таверцы вряд ли прониклись бы особенным сочувствием к кидуанцам, а скорее всего это взбесило бы их ещё больше. В общем, город гудел, и Шервард с приятным удивлением впервые мог наблюдать, как хвалёная таверская лояльность трещит по швам.

Да, келлийский лазутчик с радостью прислушивался к гомону, царившему в таверне. Он глядел в суровые лица горожан, сейчас искажённые гневом, и эти образы с лихвой компенсировали недостаточное знание языка — даже не понимая того, что они говорят, он вполне представлял их настрой. Конечно, это ещё ни о чём не говорило — скорее всего, через недельку Тавер успокоится, и уж подавно Шервард не ждал каких-либо открытых действий против метрополии. Но он увидел главное — сотни лет пребывания Палатия под управлением империи так и не вытравили из него вольный Шевар до конца. В палатийцах, пусть и глубоко запрятанное, оставалось это деление на «они» и «мы».