— Когда я сдавала на права, мой инструктор мне говорил: «Вы должны ездить так, как будто все кругом хотят вас убить».
— Какой хороший у тебя был инструктор, — улыбнулся Шу и широко распахнул переднюю дверцу красного «порше».— Езжай осторожно, маленькая. Скользко.
Она посмотрела на него с мольбой, хотела что-то сказать, не решилась, потом наконец произнесла:
— Когда люди узнают тайны друг друга, это их сближает. А нас?
Грынич наклонился к ней, и в неоновом свете голубых, желтых, красных и зеленых реклам по его прекрасному лицу проскользнула едва заметная тень безумия.
— Езжай так, как будто все вокруг хотят тебя убить,— сказал он твердо.
— Ты тоже?
— Ну, может быть, меньше, чем другие. Поэтому уезжай скорее.
— Шу, если когда-нибудь...— начала она.
— Нет! — решительно оборвал он и отвернулся.
Она поняла, что пора. Больше этот разговор продолжаться не мог. Она включила зажигание.
— Пока, Шу, великий отшельник,— прошептала она чуть слышно.
Он захлопнул дверцу. Она ехала медленно, потому что глаза застилали слезы. Красивый автомобиль марки «порше» — это все, чем наградила ее жизнь. Больше не заслужила.
3
ШУ ОТВЕРГ любовь Йольки—Хорс—Рейс, потому что на бессмысленные попытки сил больше не было, а в случайный счастливый шанс он не верил. Никаких глубинных размышлений это не вызвало. Все было проще: если мотором жизни было влечение, какое угодно влечение, хоть к чему-нибудь, то Шу его утратил. На следующую ночь он взял себе лучшую девушку, какая только была в «Виктории». И все у него функционировало, все работало исправно. Но девушка была всего лишь обычной, хорошо вышколенной проституткой, и, кладя ей утром на столик деньги, он подумал, что не стоило пять лет мечтать о женщине, чтобы в конце концов удовлетворить желание каким-то заменителем любви, чуть ли не таблеткой. Секс был без смысла, любовь без смысла, покер без смысла. У Грынича оставались еще жизнь и деньги, но и то, и другое при отсутствии радости тоже не имело смысла. Шу торчал в барах, ресторанах и клубах, как загнанная в клетку птица. Его поражали брызжущие из людей эмоции, перекошенные в гримасах лица, оскаленные зубы, закатанные в наркотическом восторге белки глаз. Неужели эти люди не понимали, что они обречены, что они уже умерли? Но тут самому ему память подсовывала забытые слова: «Смерть! Где твое жало? Ад! Где твоя победа?!»[5]
— и он еще раз убеждался, насколько спасительна его давняя привычка — верить в мудрость цитат из Писания.Эти слова он относил к себе, но если бы эти слова спасения можно было отнести ко всем людям, ему было бы легче. Жизнь выше рассудка или разума. Всю жизнь Петр сознательно прожил в одиночестве, потому что знал: человек должен жить один, в этом его сила. Но сейчас в этом избранничестве Петр ощутил пустоту, которую заполняет и лечит лишь радостный смех ребенка. Этого лекарства у Петра не было. Он болтался по кабакам, пил, удивлялся человеческому энтузиазму вокруг, но абсолютно ничего не ждал ни от окружающих его людей, ни от жизни.
Как-то вечером он сидел в «Черном Коте», самом дорогом ночном заведении самого дорогого варшавского отеля «Виктория». На паркете отплясывали иностранцы и столичный «хай-лайф». Кондиционеры, предупредительные официанты, «девушки», негромкая музыка и ледяная водка. Петр смотрел на зал без всякого любопытства, но ни в коем случае не осуждающе — эти люди установили свои законы, выработали правила и жили по ним, так что не ему их судить. Ему вообще никогда в голову не приходила мысль о необходимости переделывать действительность, если даже он ее и не принимал.
— Добрый вечер,— прервал его размышления чей-то голос.
Он повернул голову и не поверил собственным глазам. За столиком перед ним сидел Юрек Гамблерский. Шу почти забыл о его существовании и уж, во всяком случае, никак не ожидал встретить его здесь, поэтому он удивился до такой степени, что самым естественным образом, безо всякой игры спросил:
— Ты что тут делаешь?
Малыш взглянул на водку на столе и кивнул:
— Можно?
— Пожалуйста,— ответил Грынич.
Юрек налил себе рюмку.
— Вы все-таки должны признать, что этих вроцлавских клиентов я сделал, как хотел, — он опрокинул в себя водку и даже не поморщился.
— Но дело не в этом,— начал Петр.
— Знаю, знаю,— торопливо и очень невежливо прервал его Юрек.— Все я прекрасно понимаю. Только на моем месте кто угодно вел бы себя точно так же. Такие деньжищи как с неба свалились...
— Но если ты так все прекрасно понимаешь, то тогда зачем явился?
— Секундочку. Сейчас я все объясню,— Юрек разговаривал с легкой, но противной пьяноватостью.— Значит, так. Вы мне разрешаете выпить рюмку, а потом отказываете в следующей? Почему? Я что, с первой упился?
— А тебе хотелось бы упиться?
— А вы удивляетесь?
Шу надоел этот разговор, он беспомощно оглядел затемненный зал в надежде, кто бы его спас. В нише за столиком по ту сторону танцевального паркета сидели двое профессиональных игроков. Петр улыбнулся им, как добрым знакомым, и многозначительно подмигнул. Те тут же оживились.
Шу вновь повернулся к Юреку: