Великий Сибирский Ледяной поход

Все боеспособные части, а их было не так много, были в расходе, резервов никаких. Как известно, характер партизанской войны выматывает войска больше, чем большой бой с регулярными частями. Во вверенных мне частях также заметна была большая усталость, что непосредственно влекло упадок духа и боеспособности. Полная невозможность наладить связь со штабом фронта приводила в отчаяние. Можно было догадываться, что штаб фронта в течение трех дней не предпринимает со своей стороны никаких мер для установления с нами связи неспроста: очевидно, он занят чем-то более важным, – а это могло быть только приближение фронта к реке Оби, – и создавшейся угрозой самому Новониколаевску. При наличии этого условия наше сидение в Барнауле становилось нелепостью, ибо единственный путь отхода на восток вел на Новониколаевск к Сибирской железной дороге.

Некоторые объективные признаки, уловимые только для военного чутья, стали подтверждать мои догадки. Собранные днем начальники частей высказались за оставление Барнаула и, таким образом, за сохранение частей, оставшихся еще боеспособными. В соответствии с этим 9 декабря я отдал приказ войскам Барнаульского района в ночь на 10 декабря, а Бийского немедленно с получением приказа оставить занимаемые позиции и отойти на правый берег реки Оби к узловой станции Алтайская.

К вечеру бой затих и части в полном порядке оставили Барнаул, передав власть в городе и места заключения городскому комитету самоохраны. Штаб мой около 10 часов вечера на санях выехал на станцию Алтайская. Ненадежный разоруженный 3-й батальон Барнаульского полка так и остался в городе, разойдясь по домам. Нежелание его воевать и уходить из города мы удовлетворили. Наш бронепоезд под утро последним покинул мертвую станцию Барнаул. Город погрузился в мрак и тишину, нарушаемую только скрипом саней по холодному снегу.

С чувством глубокой тоски и боли покидали мы навсегда родной и милый Барнаул, давший нам столько незабываемых светлых минут, связанных с боевой славой родного 3-го Барнаульского Сибирского стрелкового полка. Наш полк тесно и крепко был связан с национально настроенными кругами населения Барнаула. Нельзя обойти молчанием любовь и заботы о полке барнаульских промышленников и купечества. Биржевой комитет во главе со своим председателем добрейшим М.А. Морозовым, помимо разновременных подарков полку полушубками, валенками и бельем, ежемесячно присылал полку по вагону белой муки. Таким образом, за время пребывания на Уральском фронте мы всегда питались отличным белым хлебом. Комитет полковых дам с председательницей Е.А. Камбалиной не раз баловал нас присылкой на фронт белья, табака и всякой снеди, до пельменей и окороков включительно. Барнаул считал наш полк своим, родным.

Начался наш Сибирский Ледяной поход.

* * *

На ст. Алтайская с только что прибывшего из Бийска последнего поезда в штаб явился командир 52-го Сибирского стрелкового полка полковник Поляков и доложил об оставлении ими Бийска и об обстоятельствах, предшествовавших этому событию. Бийск, подобно Барнаулу, был окружен кольцом красных партизанских отрядов, не дававших никому возможности выйти из города. Немногочисленные части гарнизона измотались и таяли ежедневно от дезертирства.

Порядок в городе поддерживался офицерскими ротами и добровольцами отряда капитана Сатунина, предполагавшего со дня на день покинуть Бийск, направляясь на Алтай. Ясно было, что с уходом последних надежных частей в городе оставаться было немыслимо. Местные большевики канатных и кожевенных заводов и табачной фабрики вели безудержную агитацию и готовы были начать резню при первом удобном случае.

8 декабря капитан Сатунин выступил из Бийска на станции Улала и Кош-Агач, увозя с собой семьи чинов своего отряда. Всех ненадежных солдат 52-го полка полковник Поляков разоружил и распустил по домам, с оставшейся же небольшой группой верных и преданных патриотов из числа офицеров и солдат за несколько часов до получения моего приказа отбыл из Бийска.

Грустна и печальна была эта наша встреча с дорогим Василием Ивановичем, полковником Поляковым, мягкосердечным и отзывчивым человеком и прекрасным боевым офицером. В прошлом нас связывала совместная служба в 44-м Сибирском стрелковом полку (в 1910 году) и дружная плодотворная работа в Барнаульском гарнизоне тотчас же после освобождения его от большевиков в июне (11–14) 1918 года, когда полковник Поляков был назначен подполковником Пепеляевым начальником гарнизона, а я его начальником штаба. Долго мы с ним беседовали в ту зимнюю морозную ночь в теплой, уютной квартире начальника станции, вспоминая далекое невозвратное прошлое и обсуждая тягостное положение настоящего. К утру полковник Поляков уехал в Новониколаевск в штаб фронта для личного доклада о положении дел на нашем фронте, но добраться туда ему не удалось, и он, бросив поезд, походным порядком ушел в Кузнецкую тайгу, где встретил и присоединился к каким-то частям нашей армии.