Великий Сибирский Ледяной поход

Говорят, «мир тесен»… и это действительно так. Много лет спустя после описываемых событий судьба забросила меня в Шанхай, в этот громадный (тогда международный) город, где я в 1932 году поступил на службу лейтенантом в Русский отряд французской полиции. Тогда же в полиции я встретил ротмистра Исаева, который тоже служил в полиции. В Шанхае же я встретил и другого ординарца при командующем 3-й армией – прапорщика Кожевникова. Не раз мы в приятной обстановке «вспоминали минувшие дни»… Там же, в Шанхае, под ударами жестокой судьбы и неудачно сложившихся обстоятельств печально и преждевременно закончил свою жизнь и наш герой описываемого трагического эпизода с генералом Сахаровым, доблестный прапорщик Токмин, произведенный в 1921 году в Приморье в хорунжие и сотники. До Шанхая сотник Токмин был в команде енисейских джигитов, которая под начальством бывшего доблестного командира Енисейского казачьего полка, лихого джигита полковника Бологова, довольно долго, с большим успехом работала по контракту с цирком Изако. Я хорошо знал сотника Токмина. Он происходил из зажиточных казаков станицы Алтайской 2-го военного отдела Енисейского казачьего войска. В службу вступил в 1915 году. По внешности был красивый, жгучий брюнет, среднего роста. Лихой джигит и очень хороший вахмистр 2-й сотни 1-го Енисейского казачьего полка. Произведен за отличия в боях и участие в Великом Сибирском Ледяном походе в прапорщики.

После ухода нашей армии из Забайкалья на станции Маньчжурия 22 ноября 1920 года Отдельная Енисейская казачья бригада, как и все прочие части армии, была переформирована и свернута в полк, который вошел в состав вновь сформированной Сводно-Казачьей дивизии под командованием генерал-лейтенанта Панова[153](Оренбуржец). Приказом по Енисейскому казачьему полку я был назначен командиром 3-й сотни, и в числе младших офицеров у меня был прапорщик Ток-мин, о котором, как о герое, беззаветно любившем Родину и Казачество, я сегодня с гордостью вспоминаю и благоговейно склоняю голову пред его безвестной могилой.

А. Парфин [154] Переход через озеро Байкал [155]

Несколько часов езды – и перед взором открылся вдруг Байкал. Тут же железнодорожная станция Байкал, у которой Ангара берет свое начало, наполняя русло кристальной чистоты водой. От истока вниз, на 5–6 верст, она не замерзает. Густой туман вздымается на воздух от воды, заволакивая солнце белой пеленой. На поверхности воды видны ныряющие утки; не улетая на зиму на юг, они находят здесь «и стол и дом» готовыми на целый год.

По берегу озера вытянулось село Лиственичное, вдоль которого дорога круто поворачивает к северу, налево. У поворота остался арьергард в качестве надежного прикрытия; у него имелось три десятка пулеметов, которыми надеялись сдержать попытки красных наседать на каппелевские войска и мешать их переправе у деревни Голоустной. Под защитою испытанных бойцов войска спокойно направлялись к ней, чтобы осуществить легендарный переход по льду озера Байкал.

Прийти до сумерек в Голоустную мы, конечно, не могли. От последнего ночлега расстояние 60 верст потребовало дневного и ночного марша в течение 20 часов. Пришли туда лишь ночью, в 3 часа 11 февраля. Первое, что там бросилось в глаза, это множество костров, горевших ярко у дороги, на отлогом берегу. Вокруг каждого из них стояли люди, согреваясь пламенем огня, а позади людей к кострам тянулись лошади искать от холода защиты. О размещении в домах можно было не мечтать; ночь надо было проводить под звездным небом. Мороз не ослабевал. Луна была окутана туманом, и ореол вокруг нее не обещал хорошего в отношении погоды.

Жители пугали трещинами озерного льда, невольно вспомнилось предостережение крестьян перед Иркутском. Командование разослало приказание войскам обзавестись досками для перехода через полыньи, а лошадей предписывалось подковать на острые шипы, чтобы они не падали от скольжения по поверхности гладкого льда. В Беженский отряд подобная инструкция не поступала, и поэтому поздно было думать, где раздобывать доски и острые шипы.

Почему-то на душе не было спокойно. Совсем не думалось об опасностях от красных, озеро Байкал затмило о них. Как встарь, так и теперь оно слыло священным и обитаемым каким-то духом. Сейчас оно ничем себя не проявляло. Но кто поручится за то, что через час оно не примет грозный вид и не разразится гневом на пришельцев за покушение свершить неслыханное преступление – вести кровопролитный бой на этих берегах, которые не видели сражения испокон веков.

Такие мысли странные полезли в голову в остаток ночи, когда мороз мешал предаться сну и заставлял или ходить, или стоя греться у костров. В ночное время пройти по озеру не менее 60 верст считалось неосуществимым; на ледяной равнине легко было заблудиться, и поэтому решили дожидаться дневного света.