Великий Сибирский Ледяной поход

Главным требованием каппелевцев было освобождение адмирала Колчака и доставка его в лагерь белых. Каппелевцы еще не знали, что накануне, на рассвете 7 февраля, адмирал Колчак и Пепеляев были расстреляны. Главнокомандующий, генерал Войцеховский, который вел переговоры с чехами, внезапно изменил свое решение брать город – ему сообщили, что адмирал убит. Он отдал распоряжение обходить город без боя, направляясь по тракту на Байкал… Зловещая правда поползла по войску, поражая бессильным отчаянием и без того прибитых невзгодами людей.

В темную ночь 8 февраля 1920 года тучи саней каппелевцев окружили Иркутск, вереницы всадников заполнили все дороги. Заветная цель, куда стремились через всю Сибирь, манившая отдыхом, – обманула. Прошли нескончаемые версты, изнемогающие от лишений, оставалось сделать последнее усилие, и вот – забытое наслаждение – вымыться, содрать с себя грязную, кажется, приросшую к телу, вшивую одежду и по-настоящему, по-человечески заснуть… Но нет! Дальше, еще дальше! Отдых не скоро, еще снежные версты бесконечны, много сотен верст еще лютого мороза, слепящей пурги и колючих сибирских туманов.

Обошедшая Иркутск Каппелевская армия спустилась на ледяную равнину Байкала, отправляясь на другую сторону, к станции Мысовая, и оттуда через леса и горы на Читу.

Вот несколько строк, рисующих каппелевцев в походе устами одного из участников его («Восточная Окраина». 1920. Февраль. Путник. «Из эпизодов Великого Похода»):

«Была уже ночь, когда мы подъехали к Байкалу. Бесконечная ледяная равнина легендарного «священного моря» уходила от крутых уступов гор в глубь нависшего над землей мрака, и мысль одинаково мирилась как с тем, что конец этой равнины недалек, так и с тем, что, быть может, у ней нет конца.

Говорят, иногда ледяная кора Байкала с треском разрывается, раскрывая полосу воды, как будто страшная глубина разверзает пасть, чтобы проглотить случайного путника и дать ему покой и ласку водяных струй на дне моря.

Спускаемся на лед, вверяя себя и своих мечущихся в тифозном жару товарищей – холоду и капризам ледяной равнины. Разве можно перед чем-нибудь останавливаться? Разве теперь есть на свете что-нибудь страшное, что еще не смотрело нам в глаза?

Гладкий, скользкий лед. Дороги нет. Только после некоторых трудов нам удалось отыскать узкую полоску набитых копытами следов.

– Валька, жив?

– Жи-ив, – доносится из повозки слабый и какой-то детски покорный голос. – Покурить бы!

– Нельзя!

– Ну, одну папиросочку-у?..

– Нет, нет. Потерпи!

Лошадям идти необычайно трудно, в особенности некованым. Они то и дело срываются со следов, скользят и падают.

Навстречу едет какой-то мужик.

– Куда вы? – спрашивает.

– В Мысовую, дядя, в Мысовую!

– Эка хватили, в Мысовую! Я туда же было поехал, да вернулся. На середке-то такой ветер и холод, что ни в каком тулупе не вытерпишь. Да и сани с дороги сдувает, все время боком идут.

– Ну, авось проедем!

Едем уже больше часа, но огоньки, оставшиеся назади деревушки, кажутся все еще настолько близкими, как будто мы не двигались вперед, а все время топтались на одном месте. К счастью, ветер затих, и мы благополучно миновали страшную середину Байкала, а к утру были уже вблизи противоположного берега. «Священное море» оказалось милостивым к нам. Как-то пройдут другие?

Коротенький отдых, мгновение мертвого, свинцового сна – и снова в путь. Свежий морозный воздух не может прогнать странного состояния полусна, полубодрствования. Напрягаешь усилия, чтобы не заснуть и не свалиться с седла, стараешься развлечься наблюдением медленно уходящей назад панорамы лесистых гор или пытаешься вслушиваться в разговоры солдат, – но веки все больше и больше наливаются тяжестью, бороться с которой наконец не хватает ни воли, ни сил. Ловишь еще отрывок разговора, мелькает сквозь сонную пелену еще один пейзаж – и забываешься… Но Бог знает, сон это или нет! Или, быть может, весь этот бесконечный путь только долгий, необыкновенный сон, от которого мы вот-вот проснемся?

Какие-то тени мелькают, кого-то в чем-то убеждаешь, хочется не то плакать, не то смеяться, или вдруг на мгновение увидишь себя в знакомой комнате, освещенной керосиновой лампой с зеленым абажуром, а потом кто-то подхватит тебя безвольного и понесет в бесконечную даль, где так просторно, тихо, покойно и так легко, легко… Меж сосен мелькают огоньки – один, другой. Видны темные пятна изб.

– Что, деревня какая-то? Остановимся?

– Где какая деревня? – слышишь недоумевающий ответ. Долго и пристально всматриваешься в сосны, огоньки и избы, – вот они тут, перед тобой, но очнешься – и никакой деревни нет, а все та же дорога и те же горы и лес.