Великий Сибирский Ледяной поход

Пришлось согласиться на это путешествие. В комнате шло совещание с одной группой офицеров и беженцев, убеждавших всех ехать теперь, не медля ни минуты, только не с левой стороны железнодорожного полотна, а с правой, так как там не встретятся большевики и ночью можно благополучно объехать разъезд, занятый красными. К этой группе присоединились еще некоторые беженцы, и они все вместе выехали. Среди выехавших, помню, был один офицер – совсем мальчик. Знала я его, когда он был еще гимназистом в Омске. Теперь он уговаривал ехать свою жену, она отказывалась, говоря, что лучше остаться до утра, она не хочет ехать, так как предчувствует, что что-то ужасное ожидает их, если они сейчас поедут. Но ее уговорили ехать. Утомленная, разбитая, последовала она за своим мужем. А рано утром мы уже узнали от чудом спасшегося офицера, приехавшего верхом в то село, где были мы, что весь обоз, выехавший ночью, попал в руки какой-то бродячей большевистской шайки. Все были убиты, и в том числе та молодая пара. Его, как офицера, мучили, вырезали погоны на теле, потом убили, а вещи были разграблены.

Каждый из нас благодарил Бога, что и на этот раз нам удалось избегнуть страшной участи.

17 декабря. Ночь зимняя, длинная для нас пролетела как одна минута. Каждый из нас по очереди спал на полу, приходилось больше сидеть, так как было очень тесно в комнате. Каждый нерв, каждый сустав болел, а голова тяжелая, как налитая свинцом, одурманенная страшными мыслями, невольно клонилась на свернутый войлок или пальто, служившие нам вместо подушки. Веки закрывались, ничего не снилось, ничего не переживалось. Утро морозное, светлое, ясное. Казалось, что природа хотела последние минуты жизни человека скрасить чем-нибудь и поэтому посылала ему такие ясные, хорошие дни. Ветра не было, снег поскрипывал, отдохнувшие за ночь лошадки бодро бежали. Надежда лазурными крыльями навевала нам светлую веру в хороший исход нашей дороги.

Вдали синели горы, а мы ехали равниной, поросшей лесом. Горы перед нами невысокие, но неприступные своей крутизной, на которой лежит ледяная кора, а съехав немного с дороги, лошади попадали в глубокий сугроб. Долго мучились мы перед этими скользкими горами. Лошади, дотянув подводы с вещами до половины горы, катились вниз с ледяной коры. Мы все тянули лошадей, утопая в снегу, идя рядом с дорогой, и на более скользких местах сворачивали лошадей в снег, где они, ныряя, с большим трудом достигали верхушки горы. Полк уже давно был на горе, а мы в ужасе считали потерянные при подъеме минуты. Окончились наши мучения, мы стоим усталые, но довольные и отряхиваем снег. «Ну, с Богом дальше», – говорит князь, и мы снова на санках тянемся гуськом, не теряя из виду полковника, обоз которого, на наше счастье, отъехал недалеко. С этим обозом ехал и офицер, вернувшийся ночью.

Уже смеркалось, когда мы доехали до маленькой невзрачной деревушки, расположенной на склоне горы. Подъехали к одному из первых домов. Деревня была бедная. Встретили нас очень враждебно, настроение крестьян чисто большевистское. «Как можно скорей выбраться из этой берлоги», – думала я, не вылезая из саней. Нетерпеливо ждали мы, когда Ляля накормит ребенка, которого она понесла в хату. Мужчины спрашивали крестьян, где большевики, далеко ли? «Едва ли добьются правды», – мелькает мысль. Но все-таки узнали – большевики в 20 верстах, так и можно было предполагать, судя по настроению деревни. Полковой командир, однако, со своим полком остается ночевать в этой занесенной снегом, забытой маленькой деревушке. Полк расквартирован, а мы едем дальше. Ехать, ехать! Пока хватит сил. К нам присоединяется один полковник Соловьев со своим маленьким обозом в 12 лошадей, и мы едем. Пока мы ждали, когда окончатся сборы, улица деревни наполнялась все больше и больше. Привезли каких-то солдат тифозных, лежали они в санках, едва прикрытые рогожей, и видно было, как у некоторых зуб на зуб не попадал от холода. Мы опять в степи. Деревушка с криками пьяных солдат, стонами больных осталась за нами. Кругом тишина, прерываемая только шелестом ветвей придорожных кустов, мы иногда обмениваемся словом, двумя. Полковник Соловьев, зная дорогу, едет вперед. Наши санки замыкают шествие. Оглянешься назад и видишь в темной дали огоньки деревни, оставленной нами. Влево от дороги видны такие же огоньки разъезда, занятого большевиками. Ночь светлая, ясная. Лучи месяца рассыпались по белой пелене, и снежный покров искрится зеленоватыми огоньками. А степь безбрежная спит, как зачарованная, ни шелеста, ни звука. Придорожные кусты, растущие кое-где, кажутся нам издалека какими-то чудовищами, а их прихотливые изменчивые тени двигаются на снегу. Отрадно и спокойно было вдали от людей. Не было страха, хотелось так ехать без конца, хотелось, чтобы никогда не кончалась эта тихая степь, эти звезды, мерцавшие с далекого свода, и чтобы никогда не устали добрые лошади, везущие нас без ропота и устали. Минуты летели, расстояние между нами и оставленной деревушкой увеличивалось, а с ним росла надежда на скорое избавление.