Великий Сибирский Ледяной поход

Инспектор артиллерии стоял пораженный, не зная, что предпринять. Горно-Богоявленский тогда еще добавил:

– В здешнем управлении артиллерии немало офицеров и чиновников, постоянно занимающих одни и те же места, какие бы перевороты в городе ни происходили. Они одинаково ревностно служат и белым, и красным. Вот, например, чиновник Зинченко. По своим убеждениям он, вероятно, большевик, а занимает ответственное место!..

Полковник Рубец решил прийти к какому-нибудь компромиссу и предложил инспектору артиллерии такой выход: «Все исправные винтовки, а также все патроны мы забираем к себе на Русский остров, и в управление артиллерии я дам о них точный отчет. Все же неисправное оружие мы немедленно передадим в местные склады для приведения его в порядок в мастерских крепостной артиллерии». Артиллерийский полковник с этим согласился, и я отправился на вокзал для приведения в исполнение данного решения.

Только вышел я из окружного суда, как встретил начальника школы, полковника Плешкова. Он поздравил меня с победой и спросил, каковы потери в бою моей роты. Я перечислил убитых и раненых, а затем добавил: «Со времени нашего выступления с Русского острова я ничего не знаю о юнкере Антоне Курилко». На это мне полковник Плешков ответил:

– Как, разве Вам не известно, что Курилко расстрелян?

– Кем?

– Розановской контрразведкой за то, что Курилко, оказывается, работал на два фронта – и в нашу пользу, и в пользу гайдовцев.

Я был так поражен этим известием, что ничего даже не мог ответить, а полковник Плешков, по-видимому, куда-то спешил и потому, попрощавшись со мной, пошел дальше…

Известие о расстреле юнкера Курилко чинами контрразведки штаба округа меня ошеломило. Ведь наша школьная контрразведка была сформирована поручиком Суражкевичем потому, что мы не доверяли контрразведке штаба округа. Поручик Суражкевич из моей роты сам выбрал юнкеров Соколова и Курилко и отзывался похвально о работе их обоих. Первый из них верность службы нашему Белому делу запечатлел своей собственной гибелью. Может, и Курилко напал на такой след розановской контрразведки, что ей оставалось одно – покончить с юнкером?

Со времени описываемых мною событий прошло уже пятнадцать лет, и до сих пор я предполагаю, что в гибели юнкера Курилко таится преступление. Антон Курилко происходил из крестьян Приморской области. В январе 1918 года в Харбине сформировался отряд полковника Орлова. В этом отряде Антон Курилко был фельдфебелем одной из рот. Осенью 1919 года Курилко был зачислен в мою юнкерскую роту. Он был первым, на ком при формировании контрразведки остановил свой выбор поручик Суражкевич… Через два дня, то есть 21 ноября, мне пришлось пережить очень тяжелую сцену свидания с его родителями, стариками крестьянами села Полтавки. Горько плача, они просили меня, отца-командира их Антоши, сказать правду об их сынке. Я не имел права сказать им то, что думал, а потому мне было еще тяжелее. Старик поднял свою «старуху», плакавшую на коленях передо мною, и сказал твердым голосом: «Пойдем, старуха, здесь нет правды». Думаю, что Курилко-отец был прав.

Но вернусь к прерванному рассказу. Когда я пришел на вокзал, то там было большое оживление: после двухдневного перерыва поезда отходили сегодня по расписанию. Один из чинов караула при винтовке и патронах мне сказал, что когда вчера караул вступил на службу, то здесь, в районе вокзала, у всех трупов были выворочены карманы. Видно, после нашего ухода с вокзала какая-то шайка, несмотря на присутствие американских войск, занималась грабежом. Впоследствии в одной из японских фотографий можно было купить снимки убитых с вывороченными карманами и со снятыми сапогами. На брошенное полковником Солодовниковым юнкерам школы обвинение в мародерстве я уже отчасти ответил. Теперь же, относительно вывороченных карманов, мне остается только засвидетельствовать, что в тот момент, когда я 18 ноября строил свою роту, дабы вести ее на обед, вывороченных карманов я не видел.

Узнав о восстании во Владивостоке, Верховный Правитель адмирал Колчак по телеграфу отдал приказ: «Всех изменников судить военно-полевым судом, причем в случае присуждения кого-либо из изменников к каторжным работам он, Верховный Правитель, повышает всем меру наказания до расстрела».