Великий Сибирский Ледяной поход

Фигура атамана, к которой было еще раньше предубеждение, не оказалась такой, которая могла бы взять властно в свои руки всю массу и победить предубеждение. Наоборот, местная обстановка, личность атамана и его сотрудников и сподвижников способствовали распаду. Действительно, атаман мог быть и хорошим человеком, мог быть даже и способным, но у него не было совершенно ни характера, ни военного авторитета, ни ясного взгляда на вещи; одно было ясно: он хотел удержать власть. В политике он хочет иметь свою собственную позицию и в то же время прислушивается к другим, прислушивается к японцам. В результате то признание Колчака, то забайкальский абсолютизм, то развязный демократизм, то подчинение Врангелю, то опора на общественность и т. д. В военных делах он и хотел бы, может быть, передать все в руки, скажем, Войцеховского, но ему нашептывали о его личных военных качествах, о том, что он сам может руководить, что нельзя слепо доверяться пришлым. Когда начинаются операции, он, конечно, не может не интересоваться их ходом, но без советников обойтись не может, а прав тот из советников, кто советует ему последним, ибо атаман не любит спорить, где не уверен в своих знаниях. Когда обстоятельства складываются критически и вопрос должен решаться вообще о судьбе не Забайкалья, а остатков Белого движения, он не может отбросить окончательно личные цели и интересы и остановиться на одном определенном плане – бросается в стороны, теряется и тем роняет свой авторитет совершенно. Наконец, в решительный момент не желает примириться с мыслью, что его роль может быть кончена, и всякими мерами, уже потеряв авторитет, старается удержать массу в своих руках, пускаясь на то, чтобы сделать из остатков движения просто «наемников». Заявив, что «довольно быть безвольной болванкой в руках интервентов», он укрывается в Порт-Артуре и ожидает случая выплыть во Владивосток на каком-нибудь «Мару», чтобы «возглавить» власть при содействии тех же интервентов. Атаман не оказался той фигурой, которая смогла бы хоть сколько-нибудь сносно и здорово поставить русское дело в Забайкалье.

Не оказалось и среди пришедших таких руководителей, которые сумели бы посмотреть на обстановку как следует, не предвзято и, отбросив все, оздоровить ее хоть относительно. Войцеховский сознался в своем бессилии и ушел во имя уничтожения оппозиции. Лохвицкий начал с того, что предполагал все поставить на здоровую почву, а кончил разрывом, который был бесполезен, когда нужно было думать о выводе армии. Вержбицкий забраковал протесты Лохвицкого, взял власть в свои руки, но не примирил враждующие группы, не стал искренним помощником атамана.

Решений было, в сущности, два: 1) Раз признана преемственность власти от адмирала Колчака, нужно было создавать авторитет атамана, поддерживая его и близко сотрудничая, несмотря на все дефекты, и 2) Не признавать его и заставить сразу же устраниться. Может быть, при близком сотрудничестве и удалось бы объединить все и устранить вредные влияния. Но все это должно было быть сделано прямо, без задних мыслей, совершенно искренно. Все это не смогло бы, конечно, изменить нашей судьбы, но конец был бы другой.

Ф. Мейбом [58] Тернистый путь [59]

В армии началась анархия. Командиры отдельных частей возомнили себя «Наполеонами» – в лучших случаях… по скромности, «атаманами» и перестали подчиняться каким-либо приказаниям главнокомандующего. Они по личным соображениям наступали и отступали и т. д. Казалось, что все рухнуло и настал конец нашей борьбе.

В столь тяжелое время для нашей армии пост главнокомандующего принял молодой и всеми нами любимый и уважаемый «Волжский Герой» генерал-лейтенант Каппель. Волжане и все белые бойцы как-то сразу воспрянули духом, говоря: «Там, где нашенский генерал Каппель, там поражения не может быть». Так думали волжане, и так думала вся армия. Он был не только простым руководителем Белой борьбы на Волге – для волжан он был олицетворением ее, он был «наш генерал»! Рядовые говорили: «Каппель выведет нас даже из ада… С Волги вывел и теперь выведет».

Уверенность бойцов оказалась действительностью. Собрав остатки армии в железный кулак, он нанес сразу несколько сокрушительных ударов красным. Красные никак не ожидали такого отпора и перестали преследовать нас, тем самым дав возможность нашей армии окрепнуть. Хотя наша армия и была малочисленной, но с приходом генерала Каппеля боевой дух и вера в победу окрепли, это дало нам возможность думать только о победном исходе событий. Быстрыми переходами наша армия оторвалась от красных, отходила в глубь Сибири.

Наш Верховный Правитель, адмирал Колчак, поверил нашим «так называемым союзникам» и, вопреки желаниям всего белого командования, не пошел с армией, а согласился на уверения «союзников» во главе с французским генералом Жаненом, был предан им и выдан красным, где по приговору большевистского революционного трибунала был расстрелян 20 января 1920 года.