Читаем Великий старец Клеопа, румынский чудотворец полностью

Великий старец Клеопа, румынский чудотворец

— Высокопреосвященный Патриарх (ибо так говорили тогда), я не думаю, что нам нужно идти в монастыри. Монастыри имеют своих духовников, со своими именами, со своим жительством, со своими мотивированными претензиями, и тут приходим мы. Кто мы такие? По какому праву считаем себя лучше их, потому что ведь это будет мотивом, по которому мы пойдем? Предоставьте нам оставаться в своем монастыре (которым была Слатина), мы воспитаем учеников, и к нам могут приходить кто хочет, если они верят, что могут получить пользу.

— У тебя хорошая идея! — ответил он и отпустил нас в монастырь Слатина.

Конечно, здесь, в монастыре Слатина, мы нашли себе работу. Затем не говорю уж, что были большие аресты, такие невиданные, что приехали за нами 89 офицеров, три грузовика и две маленькие машины.

Я был арестован. Когда меня арестовали, отец Клеопа исчез. Спустя годы и годы я был освобожден, и Батюшке сказали там, где он был, в лесах далеко в Буковине, что я освобожден, а он сказал:

— Не поверю, пока не увижу его!

И тогда вместе с двумя отцами, двумя иеромонахами, я пошел к тому месту, где он скрывался в лесу, и мы с трудом добрались туда. Я был очень слаб. Я заболел желудком.

Мы встретились с ним, обнялись от души, так крепко, и выпили по стакану вина. Он говорил, что сделает меня здоровым, повторяя по великим своим познаниям и мудрости слова святого Иоанна Златоуста, его Толкование на Послание святого апостола Павла к Тимофею, ту часть, что касается значения стакана вина.

И так мы вывели его из лесу и пришли в монастырь вместе с ним.

С отцом Клеопой можно было находиться очень долго. У него было желание, которого я не мог принять: исчезнуть в лесах на всю жизнь. Потому что он считал, и было так, что если у пустынника есть духовник, ему не нужно больше ничего. И мы были духовниками друг другу, следовательно, действительно имели то, что нам нужно. Проблема пищи не стояла, потому что она нас не интересовала.

Он остался в своем мире, все более и более известным и все более и более вдохновляемым на дела великой духовной красоты, ибо не было ничего, о чем бы ты спросил его, а он не ответил бы, или чего-нибудь неясного для ума и сердца отца Клеопы.

Говорю вам, что мне была дана великая радость и душевный мир — потому что это очень важно в истории жизни и подвижничестве монаха — радость, что эти отцы воспитали меня. И я скажу, что они — Божии люди, и значит, Бог дает мне как послушание и священство.

Я почитал его всю жизнь как великого посланника Божия на нашу землю Румынскую, в монашестве нашем христианском. Эти случаи сильно подвигли меня к жертвенности, к отваге и героизму, без которых нельзя быть названным героем Христовым.

Мы виделись время от времени, и в последний визит, который я совершил в Сихастрию отсюда, из Текиргёла, в 1996 году, ибо я нахожусь на другом конце страны, отец Клеопа настоятельно попросил меня, чтобы я приехал и когда он умрет, для последнего благословения.

— А если я вас приглашу на свою смерть?

Он не принял этого дела.

Я действительно больше не смог к нему поехать, потому что я один здесь. А теперь, на его смерть, вы представляете, насколько я обязан был не отсутствовать, особенно притом, что были тысячи и тысячи людей.

Я уверен, что если вы не понимаете меня, то отец Клеопа меня поймет, что должен соблюдаться порядок, который действительно, несомненно благословен Богом, — ходить на похороны друг друга, — но если твои дела священнические, духовнические, монастырские пострадают из-за того, что ты пошел исполнить только форму традиции, в то время как в сердце твоем присутствует душа того, кто ушел, то, конечно, нехорошо делать ничего, кроме одного того, что служит истине.

Я поминаю отца Клеопу всю жизнь. Поминаю не потому, что таков обычай или традиция — «великий Клеопа!», — а поминаю как великого служителя Божия, работавшего Ему на протяжении более семидесяти лет, который говорил со всей силой то, что нужно было услышать людям о святом нашем спасении, то есть о вечной жизни, о той радостной встрече возле Благого нашего Бога.

И я не скорбел. Он смотрел на смерть как на необходимость, смотрел на смерть как воин, учащий людей умению умирать. Так, как я сказал одному генералу, который предложил мне остаться в армии, когда я служил, и спросил меня, что бы я сделал с подчиненным мне офицерством, если бы стал генералом и мне поручили командование. Я ответил ему:

— Я научил бы их умению умирать.

Отец Клеопа был герой, он говорил людям так, как будто говорил для себя. Потому что когда говоришь так, то это дело, проверенное твоей собственной совестью, которую он — трудно говорить все о нем… — он имел эту совесть.