Великий торговый путь от Петербурга до Пекина

Торговцы в Кяхте и Маймачене пользовались одновременно кредитом и благородными металлами, игнорируя при этом распоряжение 1780 года, невзирая на гонения по этому поводу, устраивавшиеся по обе стороны границы, как до, так и после упомянутого выше года. Уклонение от платы по долгам, чем отличались китайские торговцы на протяжении всего XVIII столетия, как мы уже увидели, служило источником напряженности в приграничной зоне.

Что же касается оборота благородных металлов между частными торговцами, то, по разрозненным сведениям, складывается такое впечатление, будто русским купцам все-таки перепадало китайское золото и серебро вопреки всем запретам из Пекина и грозным указаниям из Санкт-Петербурга. Константин Аполлонович Скальковский в своем труде под названием «Русская торговля в Тихом океане, экономическое исследование русской торговли и мореходства в Приморской области Восточной Сибири, Корее, Китае, Японии и Калифорнии», изданном в Санкт-Петербурге в 1883 году, отметил, что во второй половине XVIII века серебро в Сибирь поступило «в большом количестве где-то до 500 пудов». П.С.

Паллас зафиксировал за 1777 год ввоз в Сибирь золота и серебра на 11 215 рублей. Н.П. Румянцев в 1805 году среди прочих ввезенных товаров упомянул серебро в слитках на 44 рубля. При полном на то основании можно считать, что львиная доля данного металла предназначалась государству, однако кое-что совершенно определенно оставалось на руках у смышленых купцов. Упоминаний о вывозе русских благородных металлов китайцами нигде не встречается, но, если их на самом деле сбывали китайцам, в условиях государственного запрета на такую деятельность в официальных документах, составленных на основе отчетов таможни, о таких случаях никто упоминать бы не стал. Контрабандный вывоз благородных металлов из России представляется более выгодным делом, чем экспорт мехов, провизии и т. д.; русские ценные вещи совершенно определенно пользовались оживленным спросом, поэтому металлические деньги и благородные металлы в процессе нелегального обмена практически не требовались.

По отрывочным свидетельствам можно судить о том, что торговый баланс тогда склонялся в пользу России. Однако Х.И. Трусевич утверждал, будто из-за нараставшего в Санкт-Петербурге беспокойства по поводу неблагоприятного торгового баланса властям пришлось принять упомянутый выше приказ 1780 года. Статистика Н.В. Семивского (использованная Трусевичем) с таким утверждением явно не согласуется. В таблице 1 наглядно показано, что стоимость русских товаров, вывозившихся на протяжении предшествовавших появлению приказа 10 лет с 1768 по 1778 год, превышала стоимость ввезенных в Россию товаров только лишь за один год. И то на очень скромную сумму 13 807 рублей, притом что валовой товарооборот оценивался в 2 с лишним миллиона. Между тем в таблице, составленной М.Д. Чуйковым за 1769–1772 годы, выводится неблагоприятный для России торговый баланс. Если Х.И. Трусевич хотел отстоять свой аргумент и если он видел таблицу Чулкова (а нам следует исходить из того, что он ее видел, так как многократно ссылался на труд Чулкова), почему же он предпочел ссылаться на статистику Семивского, а не Чулкова? Очевидного ответа на такой закономерный вопрос у Трусевича мы не находим. Зато можем себе позволить то, на что Трусевич не решился: переставить местами всю статистику экспорта и импорта у Семивского за годы до 1780-го, но сохранить на прежнем месте его статистику за последующие годы. Тогда получим, что пассивный баланс во внешней торговле у России складывался на протяжении 1755–1760 и 1769–1778 годов (за исключением 1773 года), но единственное оправдание такой манипуляции статистики в виде доверия к данным у Чулкова выглядит весьма неубедительным.