Великий уравнитель

Само собой разумеется, что эта гипотеза далека от окончательного вывода, и можно логично предположить, что мирное выравнивание в индустриальных странах просто заняло бы больше времени. При условии, что такое время было бы выделено, то если если отбросить сомнения и вообразить себе мир без крупных насильственных потрясений XX века – или, что чуть более правдоподобно, такой мир, в котором бы эти потрясения случились, но быстро были преодолены и привели к новому продолжительному балансу сил, – как бы развивалось глобальное неравенство в целом и неравенство на Западе? Единственное, в чем мы можем быть уверены, так это в том, чего бы не случилось: без разрушения и обесценивания капитала, агрессивного фискального перераспределения и многообразных государственных интервенций в сферу экономики неравенство дохода и богатства и близко не упали бы настолько, как это произошло с 1914 года по конец 1940-х. Наблюдаемый масштаб выравнивания настолько радикален, что даже отдаленно правдоподобные гипотетические механизмы не осуществили бы подобных изменений за одно поколение. Но что бы тогда случилось вместо этого?

Рассмотрим четыре идеально-типичных сценария, полностью охватывающие XX век (1–4 на рис. 14.1). Первый из них, который можно назвать пессимистичным, – продолжение тенденции, характерной для XIX века и в Европе уходящей корнями к затуханию Черной смерти в конце Средневековья, а в Америке – по меньшей мере к обретению независимости. Иными словами, это чередование успешных фаз подъема и стабилизации концентрации дохода и богатства. В таком мире неравенство на Западе (и в Японии) оставалось бы высоким, но относительно стабильным – никогда не заканчивающийся «позолоченный век» с прочным доминированием плутократов. В некоторых западных обществах, а также по всей Латинской Америке неравенство поднялось бы еще выше, а также стабилизировалось бы в других странах, где оно уже достигло максимального уровня – прежде всего в Великобритании.

Такой исход, хотя и совершенно реалистичный для продолжительных периодов стабильности в досовременной истории, кажется необоснованно консервативным, когда дело касается XX века. На протяжении нескольких десятилетий до 1914 года многочисленные западные страны уже начали вводить законы о социальном обеспечении и налоги на доходы или наследство, расширять представительство и разрешать создание профсоюзов. Хотя эти попытки и кажутся скромными по меркам последующих поколений, они заложили институциональные и идеологические основы массивного расширения перераспределительных институтов и развития государства социального благосостояния на протяжении последующих двух поколений или около того. В нашем мирном гипотетическом мире такие политики, вероятнее всего, продолжились бы, хотя и более медленными темпами. В долгой перспективе они могли бы вполне успешно сгладить неравенство.

Но насколько далеко это завело бы нас? Мой второй сценарий – самый оптимистичный из гипотетических. В этой версии социальная политика и массовое образование медленно, но верно подводили бы к постепенной децентрализации дохода и богатства – до той степени, в какой этот благоприятный процесс более или менее догнал бы выравнивание реальной жизни, которое исчерпало свой импульс несколько десятилетий назад, преимущественно к 1970-м или 1980-м годам. Тем не менее имеется ряд серьезных препятствий, не позволяющих предположить, что даже без насильственной Великой компрессии неравенство сгладилось бы в схожей степени, хотя и чуть позже. Здесь нужно разобраться с ролью капитала и дохода с него. Хотя восходящая социальная демократия, возможно, и отщипнула бы куски дохода с капитала посредством регулирующих налогов и интервенций в рыночную экономику, трудно представить себе, что без насильственных потрясений капитал когда-либо был бы разрушен и обесценен в той степени, в какой это произошло в реальной жизни. Поскольку выравнивание XX века было феноменом капитала, в менее разрушительной среде было бы гораздо труднее добиться сравнимого падения общего неравенства, независимо от того, сколько времени бы на это потребовалось.