Великое княжество Литовское

Сигизмунд рассчитывал присоединить к немецкой пехоте конницу, бывшую в Смоленске, но бравые рыцари отказались повиноваться своему королю. Печальный король тем не менее решил продолжить войну с войском, которое размерами ненамного превосходило отряд телохранителей. И тут даже небо предупредило Сигизмунда о бесполезности затеи. «При выезде из Смоленска случилось неблагоприятное предзнаменование: когда король приблизился к воротам, называемым княжескими, висячие решетки сорвались с крючьев, упали и заградили путь; король должен был выехать через другие ворота. Это было предвестием, что в московское царство нет уже свободного пути» (Кобержицкий).

С достойным уважения упорством король проигнорировал предупреждение небес и продолжил путь по направлению к Москве.

«Впрочем, некоторым из рыцарства стало стыдно, что отпустили короля своего с горстью наемников в землю неприятельскую, и 1200 человек конницы нагнали короля на дороге в Вязьму», – пишет С. М. Соловьев. Здесь же к нему присоединился гетман Ходкевич; он советовал немедленно идти к Москве – там в то время еще держался польский гарнизон в Кремле.

Войско Сигизмунда подошло к Москве и стало лагерем при селе Федоровском. Здесь его нашло известие, что Кремль пал, Струс и другие военачальники заключены в тюрьму, а простые воины преданы смерти. В последней надежде был распущен слух, что прибыл королевич Владислав, избранный на трон московских царей. Однако ни один русский не явился в лагерь Сигизмунда, чтобы выразить почтение своему формально законному царю. Наступившая суровая зима поторопила Сигизмунда со сборами в обратный путь.

«Таков был конец славного московского похода, – подводит итог Кобержицкий. – Как в начале – все радовало и подавало прекрасные надежды; так после – все пошло наоборот. Беда преследовала поляков на каждом шагу, успех сменился неудачей, надежды обманули, ожидания великой победы исчезли, как дым. Напрасно человеческий разум усиливался бы разгадать причины такой перемены в святилище вечности: они известны одному только Владыке неба и земли, господствующему и над царями».

После Смуты

Русские поняли, что междуцарствие к добру не ведет, и, дабы избежать появления новых претендентов на трон, к выборам властителя приступили тотчас после освобождения Москвы. Помня, к чему привело кулуарное избрание Шуйского, в начале 1613 года был созван Земский собор – самый представительный за всю предыдущую российскую историю.

Сразу же был оглашен принцип: «литовского и шведского короля и их детей и иных немецких вер и никоторых государств иноязычных не христианской веры греческого закона на Владимирское и Московское государство не избирать, и Маринки и сына ее на государство не хотеть, потому что польского и немецкого короля видели на себе неправду и крестное преступленье и мирное нарушенье: литовский король Московское государство разорил, а шведский король Великий Новгород взял обманом».

Как ни странно, царем избрали почти мальчишку – 16‐летнего Михаила Романова. Причем отец будущего основателя царской династии ― Федор Романов (Филарет) был патриархом у Тушинского вора. Но в этом, казалось, нелогичном избрании имелся глубокий смысл.

И в самой Москве, и на соборе были сильны позиции казачества. Оно большей частью служило Тушинскому вору. Таким образом, даже позорное патриаршество Федора Романова сыграло положительную роль при избрании сына: Михаил Романов не мог преследовать побежденную сторону, не бросив тень на отца, ― невольно он стал гарантом консолидации расколотого прежде общества. Бояре и дворяне дружно проголосовали за малолетнего царя, надеясь сохранить свои вольности и расширить права, а по большому счету – править за него.

Позиции царя, избранного демократическим путем, были необычайно сильны. Смута прекратилась, никто не решился оспаривать трон. Но положение страны было невероятно тяжелым: казна пуста; регулярное войско приходилось создавать заново, продолжала существовать внешняя угроза – в лице шведов и поляков – и внутренняя опасность в лице непримиримых казачьих отрядов. Отец царя Филарет находился в плену до 1618 года; жил он в доме Льва Сапеги. Всесильный литовский канцлер продолжал плести интриги и надеялся взять реванш. По словам С. М. Соловьева, русский посол Желябужский «проведал, что все литовские сенаторы хотят мира с Москвою, кроме Льва Сапеги, который один короля манит…».

В 1614 году был схвачен мятежный атаман Иван Заруцкий вместе с женой двух Лжедмитриев, «царицей» Мариной Мнишек. Заруцкого отправили в Москву и здесь посадили на кол, маленького сына Марины от Тушинского вора повесили (чтобы ни у кого не возникло соблазна провозгласить его царем), а сама польская авантюристка умерла в заточении.