Великое кочевье

Вблизи нового селения росли многовековые - в три обхвата лиственницы, возле реки стояли суковатые елки. Хороший строевой лес начинался в пяти километрах. Там бригада Утишки заготовляла сутунки для плах. Работа шла медленно. Это тревожило Борлая. Он решил отложить отъезд на один день и побывать там. Взяв с собой Сенюша, которому передавал все хозяйство артели, и Миликея, собиравшегося пристыдить лесорубов, он направился в тайгу. Гладкая лыжня тянулась за ними. Сверкали на солнце снежинки, и горы походили на белое пламя.

В сумерки пришли на место. Бригада сидела вокруг костров. Все ели печеную картошку.

- Глянется? Хорошую картошку я вам прислал? То-то и есть! Картошка после хлеба - первая пища, - заговорил Миликей. - Погодите, мы сами, ясны горы, вырастим картошку, да еще покрупней этой. Вот такую!

Лесорубы рассказали, что они подняли медведя из берлоги, убили его - и теперь у них много жирного мяса. Борлай курил трубку и ждал, когда Утишка скажет, сколько приготовлено сутунков, но бригадир молчал, и председатель спросил, переводя взгляд с одного лесоруба на другого:

- Сегодня сколько деревьев спилили?

- Девять, - сообщил Утишка. - Снег по пояс, без лыж ходить нельзя. А на лыжах как работать? Народ наш непривычный.

- А картошку есть народ привычный? - угрюмо спросил председатель. Скажи, что желания нет, потому и...

Миликей не утерпел, перебил его:

- Да я девять хлыстов свалю, пока чайник вскипит! Вот увидите! А ведь вас двенадцать лбов... Ай, ай!

- Я уезжаю в город, - продолжал председатель. - Как я скажу большим начальникам о такой работе? Как я в обкоме партии сообщу, что на лесозаготовки посланы лучшие колхозники, а дело с места не двигается?

- Я не виноват! - раздосадованно вскрикнул Утишка. - Двое работают, а остальные лежат.

- Да ты больше всех лежишь! - упрекнул его один из лесорубов.

- Сейчас собрание сделаем, ты и пристыди лентяев.

Окинув взглядом всю бригаду, Борлай сказал:

- Вместо меня останется заместитель Сенюш. Он мне сообщит, как вы будете работать. Да и Климов увидит. Если хорошо, он в газету напишет - на всю область похвалит.

Миликею Никандровичу взгрустнулось, и он попросил Борлая:

- Не ездил бы ты! Без тебя будет тоскливо. Ты ворошишь все.

Токушев замахал руками:

- Что ты, что ты! Сейчас партия говорит: учиться много надо, все знать надо... Вот и меня на курсы назначили.

- Это так, но... Придет горячая пора сева, а председателя колхоза не будет.

- Весной я приеду, отпрошусь.

Охлупнев взглянул на Сенюша Курбаева, сидевшего рядом, и так тряхнул головой, что шапка съехала на одно ухо.

- Да, тяжеленько нам с тобой, Сенюш, ясны горы, достанется. Ну ничего, хребты у нас крепкие, выдержат. Только вы, ребята, не подкачайте, рубите не по девять, а по девяносто хлыстов в день. По девять - это шибко худо, стыдно добрым людям сказать.

Миликей положил на костер сухие лиственничные кряжи. Пламя с треском обняло их и метнулось ввысь.

Вскоре снег вокруг костра широко растаял. Охлупнев оттолкнул головешки в сторону и, устроив на горячей земле мягкую постель из кедровых веток, лег спать. Борлай прилег с другой стороны и сказал, что он будет следить за костром. Лесорубы ушли в хвойные шалаши, где у них были свои лежанки и где горели маленькие костры.

Ночью Миликей просыпался раз пять, отыскивал на высоком, холодном небе трех маралух и говорил:

- О-о, еще рано! Можно похрапеть часочка два. - И снова падал на постель из кедровых веток.

На рассвете он встал, схватил пилу и позвал с собою Сенюша.

Алтайцы гурьбой пошли за ними. Выбрав прямую и высокую лиственницу, Миликей плюнул на ладони и, склонившись, подал пилу Сенюшу:

- Подергивай живее... Подергивай! Вот так... Так, ясны горы, так!

Тонкая пила визжала, отбрасывая опилки на снег целыми горстями. Дерево задрожало, и с веток его повалились снежные комья. Вскоре оно упало, тяжело ударившись о камни. Миликей схватил топор и побежал по стволу, отсекая сучья.

С вершины он прыгнул под другое дерево, крикнул Сенюшу:

- Давай-ка вот это смахнем!

Удивленные лесорубы, смеясь, кивали головами.

- Чай вскипел! - крикнули от костра.

- Ну, ну, вались, седьмое! - звенел Охлупнев, нажимая плечом на лиственницу. - Маленько норму свою не выполнил. Подкачал.

Возвращаясь к костру, он сдернул шапку и заскорузлой ладонью стер пот с лысины.

- Теперь можно и посидеть, трубку пососать, ежели кто курит.

- Лес валить - работа для нас новая, мы еще не привыкли, оправдывался Утишка.

- А если вы так будете работать, то никогда не привыкнете, - укорил Борлай.

- Учитесь скорее, - посоветовал Миликей, а про себя отметил: "Нелегко им достается это - всю жизнь перевертывают, все наново ставят".

4

К полудню из артельного табуна привели десятка два лошадей, на которых не бывала узда. Кони, привязанные к суковатым столбам, ожесточенно били копытами промерзшую землю, звеневшую, как сталь, зубами отламывали щепы и пытались порвать новые ременные поводья.

Из аилов и изб выбежали бабы и ребятишки. Все спешили к коновязям.

Тохна с нарочитой смелостью подошел к карему пятилетнему коню, которого назвали Ястребом, обнял его за шею: