Великое кочевье

Поляна перед домом кипела. Яркие чегедеки то вспыхивали, то снова терялись среди желтых шуб. Шелковые шапки напоминали пестрый ковер цветов.

"Ну и старикашка! Это действительно праздник послушных ему людей!"

В сенях послышались шаги.

Вошел Сапог в широкой шубе, крытой фиолетовым китайским шелком и опушенной соболем. Спросив, хорошо ли спал гость, он пригласил его к завтраку.

- Мясо сварилось, чай вскипел... Я тороплюсь, - сказал он. - Надо раздавать коров.

Узнав, в чем дело, агроном удивленно посмотрел в глубоко запавшие глаза хозяина, сказал жестко, с укором:

- Щедрость твоя на этот раз мне кажется чрезмерной.

- Щедрость! Нет, я считать умею, - в тон ему заметил Сапог. - Мало ты, Николай Валентинович, с людьми чаю пил. А я вырос с ними и знаю, когда какое слово сказать, когда какую кость бросить.

В открытую форточку влетела новая песня - ее пели пьяные гости у жилища Анытпаса:

Аил твой

Серебром

Пусть оденется,

Огнем золота

Пусть осветится!..

ГЛАВА ПЯТАЯ

1

Четыре всадника остановились на мягкой лужайке у реки, развьючили лошадей, взяли арканы, топоры и отправились верхами в лиственничник. Двое рубили прямоствольные молодые деревья с крепкими развилками, подхватывали волосяными арканами и, закрепляя концы их под стременами, волокли к брошенным внизу вьюкам. Двое сдирали бурую кору с деревьев. Суртаев помогал Борлаю ставить стропила.

- Не особо хорошие будут жилища. Ну да ладно, - сказал он, - нам ненадолго.

- Ты, Филипп Иванович, будто сам в аиле родился, все знаешь, отозвался Борлай.

То, что этот человек, приехавший из города, не гнушался ими, пил чегень из деревянных чашек, первым вставал в круг, когда затевался ойын, пел старые и новые алтайские песни и не хуже любого кочевника умел поставить стропила - сблизило с ним всех, кто приехал сюда.

- Ты - как нашей кости человек... как брат, - продолжал Борлай.

- Все бедные на земле - братья. Русские, киргизы, татары, алтайцы все. Так говорил сам Ленин.

К вечеру, когда новый просторный аил был готов, стали появляться курсанты. Расседлав лошадей, они подходили к "учителю", как стали звать алтайцы кочевого агитатора, и отдавали ему тоненькие палочки, на которых он когда-то сделал зарубки по числу дней, оставшихся до начала занятий.

- Все бугорки срезал - стал сюда кочевать.

- Правильно сделал. Завтра начинаем занятия. Располагайся, товарищ. Помогай ставить аилы, - говорил Филипп Иванович и всех угощал папиросами.

Последним приехал Аргачи Чоманов, хромой, остроносый парень, отдал палочку, но на ней не была тронута ни одна зарубка.

- Большой Человек сказал, что пошлет меня вовремя.

- Это кого же ты называешь Большим Человеком?

Парень удивленно оглянулся на алтайцев, как бы спрашивая: разве можно не знать, что в сеоке Мундус один Большой Человек - Тыдыков?

- Сапог, хочешь сказать? Я больше его, смотри.

Суртаев, шутливо улыбаясь, выпрямился и строго сказал:

- Слова Сапога - не закон. Я вам говорил: "По одному бугорку в день срезать". Это, товарищ, нужно было выполнить.

- А Большой Человек говорил...

- Забудем, что говорил Сапог. Будем делать то, что я вам говорю.

Байрым, взявшись развести костер, положил угли, привезенные из дому; из своей трубки поджег трут и принялся раздувать.

Суртаев подал ему спички, но он отказался взять.

- Этот огонь я привез из своего аила, - объяснил он, показывая на трубку. - Надо разводить костер от живого огня...

- Тогда все будет хорошо, - поддержал Сенюш, припомнив одну из многих заповедей предков.

- Мы на тыловых работах разводили костры от спичек, от зажигалок, припомнил Борлай. - Худо не было.

- От какой искры разведен костер - не важно, лишь бы тепло было, сказал Суртаев. - Другой силы, как нас обогревать, огонь не имеет.

- Ты скажешь, что ни злых, ни добрых духов нет? - задиристо спросил Аргачи.

- Да, ни злых, ни добрых, - не меняя тона, ответил Суртаев.

- А кто камни бросает сверху?

- Рассказывают, что находили серебряные подковы: у Ульгеня конь расковался - они и упали, - несмело поддержал Сенюш.

Филипп Иванович рассказал о вихрях и смерчах.

Люди переглянулись. Так ли это?

- Правда, правда, - подтвердил Чумар Камзаев. - Нет никаких духов. Ни злых, ни добрых. Я знаю. - Он протянул руку за спичками: - Дайте, я разведу костер.

Отстранив Байрыма с его углями, Чумар настрогал ножом сухих щепок и поджег их. Дым метнулся в узкое отверстие.

- Вот сила! - указал рукой на горячую струю. - Бросает вверх крупные искры, оттуда они надают остывшими угольками...

Его слушали доверчиво, как своего человека. Колеблющиеся успокаивали себя: "Не мы, а Чумар нарушил обычай и потревожил духов. Если упадет беда, то на его голову. С нами худого не случится".

Вечером Чумар показал часы. Они стояли на чемодане, заменявшем Суртаеву стол. Больше всех часами заинтересовался Аргачи и долго не сводил глаз с блестящего циферблата; говорил о стрелках:

- Большая кругом бегает, будто конь на приколе, а эта шагом идет.

Дождавшись, когда Суртаев захлопнул записную книжку, Аргачи спросил его:

- Ты, наверно, все знаешь? - И несмело погладил крутые бока будильника.

- Да, знаю все.