Великое кочевье

После ужина Суртаев расстелил в глубине аила белый войлок, положил в изголовье маленькую подушечку в серой наволочке, заботливо врученную Макридой Ивановной, и, сняв сапоги и гимнастерку, стал укладываться спать. Возле него устраивались на ночлег ученики. По другую сторону очага, на той половине, которая в обычных аилах считается женской, прикрывшись шубой, выпятив к огню сухую грудь с опаленными волосами, лежал Байрым. За его спиной торчали одинокие стебли немятой травы. Человек пять, которым не хватило места на мужской половине, дремали, сидя у порога.

Перед завтраком кто-то вспомнил, что один из братьев Токушевых ночевал по правую сторону очага.

- Где у нас баба? Чай варит?

Байрым, сжав кулаки, выскочил на залитую солнцем лужайку:

- Кто сказал "баба"? Модоры*, вонючие барсуки? Они, а?

[Модоры - один из сеоков (родов).]

- Они со времен дедов косоротые! - задиристо крикнул Сенюш.

В тон ему ответили:

- А у Мундусов глаза тупые... Думали, что барана кладут в котел, а очутилась старая жаба.

- Мундусы, Мундусы - тысяча дураков.

- Модор - как бодливая корова, как собака, попусту лающая, как лягающаяся старая кляча...

Модоры вскочили, засучивая рукава. Против них встали стеной Мундусы, готовые к защите.

Суртаев с Чумаром в это время развешивали плакаты в большом аиле. Услышав шум, они выбежали на лужайку и с двух сторон врезались в толпу.

- Тихо! - кричал Чумар. - Садитесь на землю.

- Успокойтесь, товарищи, - требовал Суртаев. - Успокойтесь.

- Нельзя драться, - подхватил Борлай, помогая разнимать людей.

Байрыму стало стыдно, что шум вспыхнул из-за него, и он, отходя в сторонку, потянул за собой Курбаева.

Когда Мундусы, косо посматривая на людей другого рода и сторонясь их, уселись на землю, Камзаев ворчливо заметил:

- Глупые дразнилки вспомнили. А не подумали, откуда они взялись? Это баи натравливали нас друг на друга.

- Правильно говорит Чумар, - сказал Суртаев; пройдя на середину, начал разъяснять: - Там, на месте кочевий, у вас еще были сеоки, деления на кости, на различные роды. А здесь нет ни Модоров, ни Мундусов. Здесь все братья. Все - люди. И у всех - одно дело, одна дорога...

Аргачи вернулся из поездки, подпоясанный новенькой синей опояской. Расседлав коня, он, прихрамывая больше, чем всегда, боком подвинулся к кружку и сел за спиной Суртаева.

Заметив его, Филипп Иванович оборвал беседу и, повернувшись, строго спросил:

- Ты зачем ездил к Сапогу?

- Я не ездил... Я письмо возил... Вот это мне дали там.

Парень покраснел и подал посылку, завернутую в бумагу.

Суртаев сказал:

- Посылку привез - спасибо. Молодец. - А потом погрозил пальцем: Впредь уговоримся так: больше ты врать не будешь. Я знаю, ты был у бая.

Аргачи, опустив голову, покусывал сухие губы.

- Ты уехал, подпоясанный арканом. Это все помнят. Тыдыков купил тебя за синюю опояску.

Агитатор снова поднял глаза на слушателей.

- Мы с вами прокладываем тропу к хорошей жизни. Вы, бедняки и пастухи, теперь хозяева всему. И не позволяйте баям жиреть на чужом труде. Так учит нас партия большевиков.

Первая беседа была о партии. Суртаев говорил о Ленине, о борьбе с царизмом, об Октябрьской революции. Он видел по глазам слушателей, что их особенно заинтересовал рассказ о том, как была отобрана земля у помещиков и отдана крестьянам.

- И здесь землей будут владеть те, кто на ней работает, - сказал он в заключение. - Партия поможет вам оттеснить баев. Поможет во всем.

3

Филипп Иванович сидел у огня и перелистывал хрустящие страницы. Останавливался на ранних записях:

"16 июля. В минувшую ночь Аргачи будил меня раз пять, все спрашивал: "Что машинка говорит?" На лужайку выбегал по звездам проверить и, видимо, решил, что часы правильно время показывают. Оставшись в аиле один - варить обед, он, как сам мне сознался, крышку отворотил и внутрь будильника заглянув, увидел медные зубы, как бы пережевывавшие что-то. Стал их прутиком дразнить, пока не остановил. Мне пришлось целый вечер провозиться с часами. Все-таки поправил. Обрадовались. Очень удивились, что я сам часы "вылечил"..."

"18 июля. Мои предсказания оправдались: второй день льет дождь. Аргачи долго молчал, а под вечер спросил: "Посмотри на машинку - скоро ли солнечные дни придут?""

"21 июля. Байрым, которого выбрали председателем санкомиссии, каждое утро сам убирает в аилах. Я спросил: "Почему не назначаешь дежурных?" Он ответил: "Всех людей на памяти не могу удержать". Посоветовал ему составить список. Целый вечер потел мужик. Вместо имени ученика писал тавро, которым лошадей пятнают. Так велось у них: надо расписаться на бумаге - тавро ставят.

Хорошо, что со мной Чумар. Он помогает мне во всем, дает первые уроки грамоты. Но больше сам учится. На каждой беседе сидит с тетрадкой и делает записи. Это подымает мой авторитет. Слушатели начинают ценить каждое слово".