Великое кочевье

- День пройдет, два пройдет - какая погода будет?

- Дождь. Надолго заненастит. - Филипп Иванович показал барометр. - Вот эта машинка показывает погоду за день, за два вперед.

- А я думаю: шапку снимешь - голове от жара будет больно, - рассмеялся Аргачи. И снова взглянул на часы. - Машинка скажет, когда солнце пробудится?

- Скажет: эти рога повернутся вот так.

Борлай начал рассказывать с важностью бывалого человека:

- Я в большом городе был. Далеко отсюда, три недели ехать по железной дороге. Там я видел живые дома. Красные, длинные, на колесах. Люди зайдут, а дом как загудит!.. Звенит, а сам бежит и бежит... Все в глазах мелькает.

- Я тоже видел, - сказал Чумар. - Трамваи называются. Люди в них ездят.

Филипп Иванович продолжал объяснять своим слушателям устройство часов:

- Видите, я завожу пружину. Скоро раздастся звонок. Слушайте.

- Вот что люди придумали! - восторгался Чумар, хотя для него тут не было ничего нового. - Часы время меряют, как человек длину тропы. Они сказывают, когда солнце встает, когда день умирает...

Будильник задребезжал. Суртаев приподнял его и объяснил:

- Звонок зазвенел, когда эти стрелки поравнялись.

Аргачи дольше всех сидел перед часами и следил за движением стрелок...

На следующее утро, когда на первом общем собрании выбирали самоуправление, Суртаев с нарочитой важностью сказал, что надо послать человека в Агаш с письмом, которое полетит в город по проволоке, и сосредоточенно посмотрел в глаза хромому пастуху:

- Поручим это дело, товарищи, Аргачи. Он парень молодой и расторопный.

Тот почувствовал на себе и завистливые и недоверчивые взгляды. Слегка испуганными глазами посмотрел на знакомых. Все пошло не так, как говорил Сапог. Он велел на этом сборище мешать русскому говоруну: задавать побольше вопросов. Если другие начнут одергивать - это неплохо. Поднимется шум, и никто не будет слушать приезжего. Аргачи готовился к спору и припас злые слова. И вдруг такой оборот! Агитатор, говоря тихо и душевно, обратился к нему с просьбой:

- Езжай, друг, прямо по трактовой дороге. В который дом проволока ныряет, туда и заходи. Оттуда привезешь для всех нас маленькую посылку книги! - Он неторопливо достал десяток заранее отсчитанных хрустящих рублевых бумажек и вместе с телеграммой и запиской подал парню: - Вот тебе деньги и письмо. Съезди, пожалуйста. - Затем обратился к алтайцам, сидевшим вокруг очага:

- Вы ему доверяете?

- Пусть съездит: себя покажет.

Парень мельком взглянул на протянутые ему бумажки, но не взял их. На густо покрасневшем лице застыла напряженная улыбка. Не ошибся ли Суртаев? Наверно, он хотел дать деньги кому-нибудь другому? Аргачи - не купец, наезжавший к хозяину, не многотабунный бай, чтобы иметь целую горсть денег, а простой пастух, руки которого никогда не прикасались к таким бумажкам.

- Бери, друг, и торопись, народ будет ждать тебя.

Взяв наконец деньги, парень сунул их в кожаный мешочек с табаком и спрятал его за голенище. Все видели, как от волнения у него дрожали пальцы. Два чувства боролись в нем: радость, оттого что учитель доверил отвезти деньги и письмо, и еще не изжитая робость перед Сапогом, который может рассердиться за то, что он, Аргачи, ездил в село с поручением этого русского человека. Раздумывать было некогда. Все алтайцы смотрели на него, будто спрашивали: поедет или не поедет? Конечно, он поедет. Пусть глядят на него и завидуют.

Заседлывая беспокойно топтавшегося коня, Аргачи вполголоса говорил:

- Я полечу быстрее ласточки. И синий ветер-удалец не догонит меня. Никому другому не доверил начальник чудесного письма, которое полетит в город по проволоке, а только мне.

Прошло совсем немного времени, не больше, чем нужно для того, чтобы выпить две чашки чаю, а он уже ехал по тракту, вздымая облачко пыли. Слева задумчиво пела густоголосая проволока, а что - разобрать нельзя.

"Деньги дал! - думал парень о Суртаеве. - А кто скажет - сколько денег? Там незнакомые люди могут обмануть, возьмут себе больше".

Ему даже перед самим собой было неловко оттого, что он не знал названия денег и не мог сосчитать, сколько их.

"Буду учиться - узнаю, в какой бумажке сколько силы, на какую можно купить пять коров, а на какую - одного тощего барана... А что я скажу хозяину?"

В руках заскрипели ременные поводья, звякнули удила, и лошадь остановилась с запрокинутой головой.

"Рассердится Большой Человек, на глаза к себе не пустит. Русский начальник осенью уедет. А я куда подамся? Можно бы на промысел, - но кто даст ружье, порох, коня?"

Аргачи потянул за повод, и лошадь охотно повернула в сторону дома.

"Хозяин скажет, сколько у меня денег".

2