Великое кочевье

- Ну?! Черт тебя возьми! Плохо ты разговаривал с твоими начальниками. - Сапог пробежал по комнате до стола и обратно, борода его тряслась от злости. - Очень плохо. Я говорил: коней обещай. Зачем жалел моих коней?

- Ничего не вышло... Тебя называли помещиком. А я знаю, что они делают с помещиками. Очень хорошо знаю. И мне придется менять место службы. Из-за тебя.

Сапог крикнул Ногону, старичку с трясущейся челюстью, сидевшему на полу у порога, чтобы он шел седлать коней, а сам взялся за шубу. Суслов, раскинув руки, преградил ему путь.

- Куда это ты? В темную ночь. Нет, нет...

Говорухин тоже принялся отнимать у него шубу.

- Ты не расстраивайся, - уговаривал он. - Скоро будет краевая выставка. Мы подготовимся заблаговременно, заранее договоримся с кем следует. Статьи о твоих лошадях напишем в столичную прессу. Добьемся для тебя хорошей премии.

Сапог сдался, и они сели за стол. После третьей чашки Говорухин запел "Вот вспыхнуло утро", потом - "Белой акации гроздья душистые".

Пришел вихрастый гармонист, за которым посылал Сапог. Лихо заливалась двухрядка. Под ногами Суслова, отплясывавшего трепака, дрожали половицы.

Далеко за полночь Говорухин, еле держась на ногах, вышел в черемуховый сад. Дождь все еще продолжался. Ветер обрывал мокрые листья, и они густо падали в темноте. Говорухин смахивал их с головы.

- Оборвало вас... Летите к черту, - бормотал он, шагая по саду. - Я вот такой же листок. И меня тоже ветер несет куда-то в пропасть... Где сейчас английские скакуны с отцовского завода? Кто ездит на них? Где серый в яблоках Борей, мой любимец?.. Все пропало... Неужели навсегда? Говорухин остановился, провел рукой по мокрому лбу. - Может, из-за границы помогут?

Двери сеней распахнулись и кинули в сад широкий луч света. Пошатываясь, с крыльца спустился Суслов. На его голове блестел опрокинутый ковш. По волосам и бороде ручьями стекала мутная арака. Размахивая руками, он горланил:

Заехал в деревню коней напоить,

Своею гульбою народ удивить...

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

1

Братья Токушевы возвращались с курсов домой духовно обогащенные. Они научились читать и писать. А главное: перед ними открылся широкий мир, вся родная земля, населенная людьми разного цвета кожи, для которых основное дружба и переделка всей жизни. Вот и у них появились среди русских близкие друзья - Копосов и Суртаев. Они всегда и во всем помогут.

Борлай гордился, что возвращается домой без косички, и укорял брата:

- Едешь с бурундучьим хвостом под шапкой! Смелости не хватило срезать?

- Хочу, чтобы срезала жена, - ответил Байрым. - Подберет на память. Потом детям будет показывать.

- Зачем старое и плохое подбирать? Не надо. Выбрасывай сразу.

Была поздняя осень. На берегах Каракола шумели сухие травы, а долина Голубых Ветров уже покрылась глубоким снегом. Борлай с тревогой думал о скоте: зимовка будет трудной. Байрым заговорил об охоте:

- Сказывают, белки нынче много. Надо скорее отправляться на промысел.

- Да, на охоту надо идти, - согласился старший брат.

Токушевы подъехали к стойбищу.

Курившихся - жилых аилов на берегу реки осталось меньше половины, зато новые появились возле самого леса, куда редко забегали снежные вихри. Люди перекочевали на зимовку.

"Видать, большинство из тех, что весной приехали сюда, оказались стойкими - не испугались ни вражеских угроз, ни глубоких снегов", - с радостью отметил Борлай.

Первым, кого встретили братья, был Утишка. Он зимовал в стороне от всех, но аилы Токушевых ему были хорошо видны. Заметив всадников, он пошел им навстречу.

- Заждались вас, как летнего солнышка, - заговорил приветливо. - Я тут вашим женам помог перекочевать.

Пока Борлай расседлывал коня, Утишка возмущенно рассказывал ему:

- Осенью три семьи откочевали назад. Злой человек появился: каждую ночь телят режет, жеребят давит, а народ говорит: "Дух берет, несчастливое место здесь".

"Это дело рук того мерзавца, который потерял трубку", - подумал Борлай и спросил о Таланкеленге.

- Дома не спит. Говорит, что козлов промышляет, а мяса не видно. Недавно твоего теленка нашли мертвым. Бабы говорили: "Волк задрал". А по ране видно, что человек зарезал.

Токушев горько крякнул, но не сказал ни слова.

- Некоторые откочевывать собрались, - продолжал Утишка. - Я по аилам ходил и уговаривал: "Надо жить здесь да работать больше. Скотом обрастем".

Карамчи с сияющим лицом встретила мужа у порога, в руках ее была большая деревянная чашка с крепкой аракой, которую она приберегла с лета. Глаза женщины были влажными от радости. Арака плескалась через край. Борлай отпил глоток и передал чашку соседу. Другую осушил сам. Потом они сели, поджав под себя ноги, и Карамчи налила им по второй.

Широко улыбаясь, она приподняла овчинку над берестяной люлькой и показала ребенка.

- Девочка - как богатырь. Скоро на своих ногах пойдет!

Любовно окинув зорким глазом сонное лицо дочери, Борлай улыбнулся.

- На мать походит... и на меня тоже: брови крутые.

Сосед просидел допоздна, рассказывал: