Не ложися, чадо, в место заточное;
не бойся мудра, бойся глупа,
чтобы глупые на тя не подумали,
да не сняли бы с тебя драгих порт,
не доспели бы тебе позорства и стыда великаго,
и племяни укору и поносу безделнаго!
Не ходи, чадо, х костарем и корчемникам;
не знайся, чадо, з (головами) кабацкими;
не дружися, чадо, з глупыми, немудрыми.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Не безчествуй, чадо, богата и убога,
а имей всех равно по единому!
А знайся, чадо, с мудрыми,
и (с) разумными водися,
и з други надежными дружися,
которыя бы тебя злу не доставили!
Повесть не указывает, при каких обстоятельствах наставляли своего сына родители, но, судя по всему, можно думать, что родители напутствовали его к самостоятельной жизни вне родительского дома. Там, вне домашней опеки, молодец нажил себе «пятьдесят рублев» и «завел он себе пятьдесят другов». Честь молодца как река текла, друзья прибивались к нему, навязываясь ему в род и в племя. Скоро объявился у молодца «мил надежен друг», прельстивший его речами прелестными, зазвавший его на кабацкий двор и в конце концов до нага обокравший его во время сна:
Чиры (башмаки) и чулочки все поснимано,
рубашка и портки все слуплено,
и вся собина у его ограблена,
а кирпичик положен под буйну его голову,
он накинут гункою кабацкою,
в ногах у него лежат лапотки-отопочки,
в головах мила друга и близко нет.
В этом первом столкновении с жизнью молодец на собственном опыте убедился, что значит ослушаться практических наставлений своих родителей:
Как не стало деньги, ни полуденьги, —
так не стало ни друга, не полдруга;
род и племя отчитаются,
все друзи прочь отпираются!
Стало срамно молотцу появитися
к своему отцу и матери…
Пошел молодец от стыда на чужую сторону, попал там на «честен пир»:
Как будет пир на веселие,
и все на пиру гости пьяны-веселы,
и седя все похваляютца:
молодец на пиру невесел седит,
кручиноват, скорбен, нерадостен.
Спрошенный о причине своей скорби, молодец рассказал «добрым людям» про свое «ослушание родительское» и спрашивает их совета:
Государи вы, люди добрые!
Скажите и научите, как мне жить
на чужой стороне, в чужих людех,
и как залезти мне милых другов?
И снова, как и родители молодца, добрые люди охотно дают ему практические советы, как достичь житейского благополучия:
Доброй еси ты, разумный молодец!
Не буди ты спесив на чюжой стороне:
покорися (ты) другу и недругу,
поклонися ты стару и молоду,
а чужих ты дел не объявливай,
а что слышишь или видишь – не сказывай.
Не льсти ты меж други и недруги;
не имей ты упадки вилявыя…
И учнут тя чтить и жаловать
за твою правду великую,
за твое смирение и за вежество;
и будут у тебя милые други —
названыя братья надежныя.
Послушно исполняет молодец советы добрых людей; начал жить умеючи и наживал добра больше прежнего, присмотрел себе невесту по обычаю. Но практическая карьера и житейское благополучие не давались молодцу. Он снова нарушил житейские правила, похвалившись братством на пиру перед «любовными своими гостьми, и други названными браты»:
А всегда гнило слово похвальное:
похвала живет человеку пагуба.
Снова посыпались на молодца несчастия, снова пропил он свое богатство, скинул купеческое платье и надел «гуньку кабацкую»:
Стало молотцу срамно появитися
своим милым другом.