Великое наследие

В русской книжности XI–XVI веков отразились по преимуществу пережитки идей прирожденной судьбы, судьбы рода. Это родовое представление о судьбе редко персонифицировалось, редко приобретало индивидуальные контуры. Лишь с пробуждением интереса к человеку кристаллизуется новое представление о судьбе – индивидуальной. Судьба привязывается к человеку по случаю или по его личной воле. Таков, например, мотив рукописания, выданного дьяволу; это рукописание становится источником несчастий человека, его конечной гибели. В России в XVII веке мотив такого рукописания организует сюжет обширной повести о Савве Грудцыне, выдавшем бесу рукописание на свою душу и тем связавшем свою волю на всю жизнь.

Оторвавшись от своих родителей, уходя все дальше и дальше от родного дома, безвестный молодец «Повести о Горе-Злочастии» живет собственной индивидуальной судьбой. Его судьба – Горе-Злочастие – возникает как порождение его боязливого воображения. Первоначально Горе «привиделось» молодцу во сне, чтобы тревожить его страшными подозрениями:

Откажи ты, молодец, невесте своей любимой;

быть тебе от невесты истравлену,

еще быть тебе от тое жены удавлену,

из злата и серебра (быть) убитому!

Горе советует молодцу пойти «на царев кабак», пропить свое богатство, надеть на себя «гуньку кабацкую».

За нагим-то Горе не погонитца,

да никто к нагому не привяжетца.

Молодец не поверил своему сну, и Горе вторично тревожит его во сне:

Али тебе, молодец, неведома

нагота и босота безмерная,

легота, безпроторица великая?

На себя что купить то проторится,

а ты, удал молодец, и так живешь!

Да не бьют, не мучат нагих-босых,

и из раю нагих-босых не выгонят,

а с тово свету сюды не вытепут;

да никто к нему не привяжется;

а нагому-босому шумить розбой!

С разительной силой развертывает повесть картину душевной драмы молодца, постепенно нарастающую, убыстряющуюся в темпе, приобретающую фантастические формы.

Порожденное ночными кошмарами, Горе вскоре появляется молодцу и наяву, в момент, когда молодец, доведенный до отчаяния нищетой и голодом, пытается утопиться в реке. Оно требует от молодца поклониться себе до «сырой земли» и с этой минуты неотступно следует за молодцем. Молодец хочет вернуться к родителям, но Горе «наперед зашло, на чистом поле молодца встретило», каркает над ним, «что злая ворона над соколом»:

Ты стой, не ушел, доброй молодец!

Не на час я к тебе, Горе злочастное, привязалося;

хошь до смерти с тобою помучуся!

Не одно я, Горе, – еще сродники,

а вся родня наша добрая;

все мы гладкие, умильные;

а кто в семью к нам примешается, —

ино тот между нами замучится!

Такова у нас участь и лутчая.

Хотя кинься во птицы воздушныя,

хотя в синее море ты пойдешь рыбою, —

а я с тобою пойду под руку под правую.

Тщетно пытается молодец уйти от Горя: он не может уйти от него, как не может уйти от самого себя. Погоня за молодцем приобретает фантастические, сказочные очертания. Молодец летит от Горя ясным соколом – Горе гонится за ним белым кречетом. Молодец летит сизым голубем – Горе мчится за ним серым ястребом. Молодец пошел в поле серым волком, а Горе за ним с борзыми собаками. Молодец стал в поле ковыль-травой, а Горе пришло с косою вострою:

Да еще Злочастие над молотцем насмиялося:

быть тебе, травонька, посеченой,

лежать тебе, травонька, посеченой,

и буйны ветры быть тебе развеяной.

Пошел молодец в море рыбою,

а Горе за ним с частыми неводами,

еще Горе злочастное насмеялося:

быть тебе, рыбоньке, у бережку уловленой,

быть тебе да и съеденой,

умереть будет напрасною смертию!

Молодец пошел пеш дорогою,

а Горе под руку под правую.

Избыть Горе, босоту и наготу можно лишь смертью или уходом в монастырь. Говорит Горе молодцу: