Великое [не]русское путешествие

Мое появление на балконе вызвало мгновенный аттрактивный эффект в учреждении напротив. То ли итээрам было не фиг делать, кроме как ждать моего выхода, то ли я отбрасывал зайчики халатом и испускал сияние. Учреждение напротив, как я потом выяснил, было секретным. Но теперь занимается конверсией. Вместо секретного, очень химического оружия разрабатывает водку «Ветеран» и «Кепка Жириновского». Сотрудники прильнули к окнам. Среди них попадались хорошенькие. Я перелез через формальную решеточку, разделяющую балконы. Форточка была открыта: это подлинное счастье, как мало человеку надо…

Я влез на подоконник. И целеустремленно полез. Я, несмотря на возраст, ловок и смышлен. Худенький. Маугли такой.

И вот тут наметилась оплошка досадная.

В форточку я вписывался — раз плюнуть.

В форточку категорически не вписывался халат. Отдельно — с трудом. Но содержа меня в себе — никак.

Научные сотрудники напротив очень заинтересовались манипуляциями.

Я остался перед выбором: или выброситься с балкона 11-го этажа в гардеробе — или лезть по отдельности — сначала халат (более ценный), потом — я. Но — как абсолютно голый. Иностранец ибо.

Понятное дело, я сначала решил выброситься: до сих пор не могу себе простить, что отклонил это предложение головного мозга. Не надо было бы возвращаться домой. Эх, кабы знать! Поэтому я снял халат. Нюся быстро, но не до конца отвернулась. В форточку я влез не новомодным стилем рекордсменов в высоту — т. е. оттолкнуться толчковой и — на спине, а по-простому — задом к публике из НИИ напротив. Предварительно закинув монументальный халат. Сзади грянули овации. Влезая вслед за халатом из балконного солнца в темноту квартиры, я зажмурился от напряжения, протиснул руки, потом уперся руками в подоконник и как мог совершил приземление на пятки, стараясь не задеть телевизор, о котором я ничего не помнил из предыдущей жизни.

Глаза открылись и привыкли к полумраку. Передо мной сидела девушка. Лет эдак трех. На горшке.

— Дядя, ты бандит, — сказала она совершенно спокойно. — Папа говорил, что надо ждать наезда. Ты уже наехал?

— Я уже наехал, — сказал нерусский путешественник.

— Зеленые за толчком, — сообщило дитя. — Будешь ставить утюг? Утюг в шкапе.

— Утюг. Конечно, утюг. А зачем утюг?

— Утюг ставят на живот, — назидательно поведала девица голому дяде. — Ты свой не принес? Наш — коротит.

— Взрослые дома? — спросил я, прикрывая наготу.

— Папа горбатится. Как слон. На правлении. Зарабатывает на блядей и маме на хлеб на сучий.

— Насущный.

Я опять скатал халат и выкинул в форточку.

— Отвернись, — сказал я барышне. — Привет маме. От Мишки из Узбекистана. Наезда не будет. Он уже был. Так и передай.

— Ты забыл утюг! — догадалась девица.

Мое появление на балконе было встречено уже всем составом НИИ. «Бездельники», — озлился я.

Халат украшал верхушку тополя метров на 15 ниже балкона.

Прикрываться уже не имело смысла. В той квартире, которая, во всей видимости, была моей, фрамуга была защелкнута. Я огляделся. Ощупал себя. Ощупал себя внимательно. «Срам», — почему-то решил я.

Глава вторая Опыт эпического отступления

Очам Нюси Георгиевны вернулся поблекший холостяческими годами цвет гюрзы и девичья сорочья подвижность.

Страшная, грозовая дамочка была Нюся, по всему видать. Глаз ее — от Человека-Из-Серьезных Структур, Нерусского Путешественника Мишки-из-Узбекистана — не отводился: еще б! Дык! Было на что посмотреть бесплатно. Из вблизи, если не сказать — в лоб. Не то что — через зиянье улицы — как человек двести дегустаторов НИИ — на очень крутого, а может, даже и психованного — ибо гол, как рыбка, а может, даже и бери выше — не вооружен, сами понимаете, но очень-очень опасен — на посмотреть на столь необычного господина перед запертым окном. Плотно стоящего на плоскостопых каких-то ступнях, на опоясывающем балконе в центре города Москва, Московской области, если кто забыл.

Я попробовал и вгляделся в тень за стеклом — в тайной надежде, что это все ж таки не «мой» дом и не «моя» невзятая цитадель. В лицо мне открыто и приветливо глянул таракан: «Заходите, мол, квартирант, гостем будете. Если сможете». — «Открой фрамугу, пыжик!»…

Его, тараканища праздного, подельники в этот момент делили продукцию фирмы «Осем»[264], дарственные подтяжки и приступили к примерке моих жилеток. Жилетки мне, к слову сказать, очень не хватало. Я их любил — мои жилетки. И штаны: в человеке, наверное, все должно быть прекрасно одето.

— Инструмент у вас есть? — спросил я Нюсю.

— Вы это серьезно?..

— Еще как.

— Есть. Кабинетный рояль…

— Нюся Георгиевна, — тихо-тихо сказал я. — Принесите мне топор.

Даже мысль, что теперь я буду «вооружен и очень опасен», не остановила Нюсю — по ее мнению, с топором я б выглядел импозантнее… Бабы! Что с них взять!

— Нету у меня топора, — с явным огорчением раскаялась Нюся. — Когда в доме нет мужчины — в нем нету топора. А зачем вам, Миша, топор?

«Господи, — подумал я. — А зачем мне, действительно, топор? Тогда уж лучше б пистолет — застрелиться. Не зарубаться ж топором? Какая безвкусица».