Великолепная десятка: Сборник современной прозы и поэзии

* * *

Город вползает в замок вместе с темнотой, крадучись, останавливаясь, чтобы перевести дыхание, вкрапливается чуть-чуть, чтобы потом, вдруг, осмелев, разрастись и наброситься, рыча и ворча от восторга победившего.

И я оглядываю похоронный зал.

Молча, по колено в воде, упираясь спиной в мокрые стены, не вздрагивая, когда кто-то, причитая, падает прямо в воду (в кровь губы, размазывает по щекам).

– Ну что же ты, маленькая? – ты оборачиваешься. – Что же ты, девочка? А, может быть, ему не надо было умирать? Кажется, ты решаешь «да» или « нет»,

И я рассыпаюсь бисером прямо по воде. Падаю на дно мелкими крошками, и вода идет горлом, и я, кашляя, не зову на помощь, а только хватаю ртом воздух, как рыба. Бью невидимым хвостом, покрываюсь серебристой чешуей, ныряю, ноги и руки – опять сплошной клубок – не чувствую.

– Но ты же хотела о смерти – ты прошепчешь в самое ухо. – Ну что же ты, маленькая? Бери! Попробуй! Гурман.

Но я только проваливаюсь в сон.

Как в пропасть.

Веду тебя за руку куда-то под лестницу, торопясь и охая, путаясь в замках и застежках. Обжигаю дыханием, прижимаюсь щекой к горячему животу, стою на коленях, как будто прошу милостыню.

– Если бы ты был деревом, я вырезала бы твои инициалы у тебя на боку. И ты бы не почувствовал боли, потому что деревья не чувствуют боли.

– Я бы почувствовал.

Ты пульсируешь между рукой и ладонью, провожаешь каждый сантиметр, каждую линию – запоминаешь? – протягиваешься вдоль лица, будто пересекаешь.

А я жадно касаюсь кончиком языка по краешку, по самому жгучему – острому – лезвие – разрываясь и тая, чувствуя, как по губам больно хлестнули тяжелые и соленые брызги.

* * *

Потому что я опять не возвращаюсь.

Опять.

Белые халаты смотрят на меня откуда-то свысока, поглядывают на мониторы и считают секунды.

Шесть километров проводов вдоль и поперек моего неподвижного тела. Прозрачные ленты по стеклу. Выпорхну, вдыхая свежесть, хотя от солнца осталась всего лишь красная точка, устроюсь рядом, пожму горячую руку. И, может быть, мне станет лучше.

– Скальпель!

Наверное, пришло время расставить все точки и запятые. Я обязательно нарисую картину и перережу запястье, ведь у каждого свое хобби, даже если оно кажется странным. Я не истеку кровью, я обязательно спасусь и отправлюсь на крышу. Опять возьму тряпку и вымою небо. Чтобы все было без пятен и не осталось разводов.

– Еще гвоздь!

И не утро.

Я не улыбнусь.

Только Малыш опять посмотрит на меня из глубины зеркала.

– Простая контузия!

Напудренное лицо мима.

– Снайпер c гвоздем в башке – это весело! – крикнет мне водитель в бейсболке.

И боль, действительно, раствориться где-то внутри меня. Застынет где-то под кожей и подберет щупальца.

* * *

Упаду в подушки.

Почувствую тебя через простынь.

Даже не приподнимусь, чтоб коснуться, чтоб сесть спина к спине, упираясь лопатками в друг друга.

– Не надо! – скажу зачем-то.

И голос прозвучит эхом, наполнит звенящую пустоту запахом, движением и жестом. Отмахнется от сигареты, отодвинет кофе, покружится на белеющем подоконнике.

– Почему мне не надо, чтобы ты летала? –засмеется. – Нет ничего хуже бабочки или птицы.

– Почему?

– Потому что люди всегда закрывают глаза заранее, так и не разглядев полета. Они рыбы и у них немая душа.

* * *

Ведь в открытое окно я увижу Вазастан.

Я отыщу свой кособокий рюкзак и шагну на качающийся мост.

Два самурая встретят меня на той стороне и нальют саке.

Дымящаяся гильза крутится в руках.

– Попала? – удивляются.

Пью саке и улыбаюсь.

– В глаз попала, а могла в сердце.

Лежу потом на холодном лунном грунте, делю звездное небо на части.

Щека к щеке.

– Интересно, а на Луне холодно?

* * *

Наверное, безнадежно просто.

И надо сделать только пять шагов, чтобы оказаться рядом.

– Почему?

– Потому что с тобой! – скажу.

Даже не насквозь, поверх тела, по изгибам, точно и уверенно, как по струнам.

– Потому что с тобой!

С каждым толчком сердца, в мозг, в остроту памяти, прямо на блокнотный лист

невыплаканной симфонии.

Ворваться вовнутрь, больно, напирая и раздирая в кровь кожу на пальцах, с шумом вдыхая чужой запах города, тела, постели. Чтоб не пожалеть ни на йоту, чтоб так и остаться .

Как останется солнце во все окно.

И небо – все та же бескрайняя синь, которую так и не потрогать, разве что разрезать, рассечь самурайским мечом надвое, на половину. Пронести на руках, не останавливаясь, до самого края.

То ли земли, то ли улицы.

И налить в бак вместо бензина саке.

И я буду тонуть в ладонях, в словах, песнях – одной и той же, и ты чуть – чуть насмешливо глянешь, закусив губы, простонешь – это ведь как соврать – правды не будет.

Ложь вкуснее.

Впереди поля, утыканные телеграфными столбами, и потрескавшийся асфальт с еле заметной разделительной полосой.

Ноги вязнут в мокром грунте. Пропеллеры висят, как перебитые крылья.

– Ты давно с нами? – один из прилетевших кладет мне руку на плечо.

– Год или больше – отворачиваюсь.

У него ковбойская шляпа и позолоченная маска с птичьим клювом.

– Послужной список большой? – его рука на плече тяжелеет.

– Короткий!

Белеет коробок придорожной закусочной.