Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса

Ответ был несомненно правдивым и горестным: “пахали, господине, те земли на монастырь за пусто”. Этот ответ, на наш взгляд, полностью проясняет ситуацию. Земля деревни, послужившая предметом спора, в течение многих десятилетий числилась в Мишутинском стане “в пусте”, т. е. не была распахана и не была сенокосом. А “пустые” земли в традициях писцовых описаний, которые, по крайней мере, во второй половине XV века уже проводились, “в тягло” не входили, т. е. с них черные крестьяне не несли повинностей. Видимо, по инициативе старцев, хозяйствующих в селе Бебякове, эта “пустая” земля стала обрабатываться “на монастырь”. Сделать это можно было, лишь прельстив черных крестьян какими-либо льготными условиями. Тут, к сожалению, можно лишь гадать, было ли это “заемное серебро” “издельное” либо “заемное жито”, что менее вероятно. Но факт несомненный: черная “пустая” земля неофициально обрабатывалась черными крестьянами “на монастырь”. В этой ситуации форма отношений могла быть только издольщиной. Можно предполагать, что размер ее был крестьянам выгоден, т. е. был минимальным. Возможность столь длительной практики обработки “на монастырь” никого не смущала (даже дворских!), ибо земля полностью обрабатывалась черными крестьянами, а момент выдачи урожая “из пятого” или “из шестого” снопа практически трудноуловим. Можно даже предположить, что в более ранний период крестьяне-мишутинцы одновременно несли все повинности черных крестьян, и только в самые последние годы монастырь, пользуясь сложившейся “стариной”, стал обрабатывать землю “ис половья”, но по-прежнему черными крестьянами. В этом случае земля и хозяйство оставались за крестьянином, но, как бывало часто, такой крестьянин при согласии волости мог на время освободиться от государственных повинностей.

На этот счет есть характерный пример, когда в середине XV века некий Кирилл Юрьевич заключил ряд с Емецкой слободой об освобождении одного-двух слобожан, поступивших в половничество в купленное им село, от несения волостных повинностей (“А хто половник или два на том селе, а на тых сочскому и всем слобожаном ръзруби не класти… ни во къторый протор, ни въ что”)[2413]. Разумеется, таких соглашений могло и не быть, и в этом случае крестьянин продолжал выполнять государственные повинности “с слобожаны”. В разбираемом случае старожилец, пахавший “на монастырь”, не нес волостного тягла, пока дворский не прекратил эту практику.

Таким образом, “пустая” земля обрабатывалась старцами неофициально посредством монастырской политики отработок за займы. Это знали дворские, считавшие такую практику временным состоянием. Феодальный суд великого князя при том, что давал отпор стремлению старцев захватить ряд пустошей Мишутинского стана[2414], здесь встал на сторону могучего землевладельца – монастыря не потому, что была доказана принадлежность ему земли, а потому, что она обрабатывалась в течение многих десятилетий практически “на монастырь”, и черные крестьяне, зная это, “молчали монастырю”. Следовательно, поскольку земля официально монастырю не принадлежала, господского монастырского поля там не было, да и черных крестьян заставить работать на своей земле полностью в пользу монастыря было делом нереальным.

Лишь в редких случаях материал правых грамот дает бесспорные факты о господской пашне. Так, в правой грамоте 1485–1490 гг. о споре мелкого держателя великого князя и Симонова монастыря этот держатель (Ивашка Саврасов) заявляет, что в самые последние годы его землю “пахали… ту землю хрестьяне Симонова монастыря на монастырь, а и нынеча… на той земле Симонова монастыря сеяна рожь. А яз… сее весны ее под ярь взорил”[2415].

Число свидетельств в пользу бесспорного существования господской запашки и полевой барщины сокращается и при более внимательном чтении текстов различного рода меновых, данных, купчих, а также духовных грамот.

А.Д. Горский, Л.В. Черепнин и особенно А.П. Пьянков, опираясь на упоминания в них о хлебе “стоячем” и “земном”, считают их также свидетельством существования господской пашни[2416]. Правда, А.Д. Горский по поводу показаний купчих грамот делает весьма существенную оговорку: “не исключено, что… речь идет не о хлебе на господской, а о хлебе на крестьянской пашне”[2417]. Если эту оговорку доводить до логического завершения, то можно сказать, что в документации перечисленного типа речь всегда идет о хлебе, приходящемся на долю господина. Л.В. Черепнин же трактует сведения такого типа весьма однозначно как упоминание о посевах господского хлеба. Хлеб “в земле” или “земной” и хлеб “стоячий” – это, по мнению ученого, “посевы и всходы зерновых культур”[2418].