Между тем хлеба “стоячие” не являются “всходами”; это всего лишь сжатый хлеб, но не обмолоченный и убранный в житницы феодала, а оставленный на полях (или в гумнах) в скирдах, что было лучшим в средневековье способом хранения хлеба в зерне. Это в свое время убедительно отметил Г.Е. Кочин[2419]
. Справедливость такого понимания термина “стоячий” видна из текста духовной грамоты 1472 года дмитровского князя Юрия Васильевича, который раздал свои села по монастырям с “хлебом, что в земле, опроче стоячего хлеба”[2420], т. е. сжатого, но оставленного стоять в скирдах. Считать, что посевы без всходов отдавались монастырям, а посевы со всходами не отдавались, было бы бессмысленно. Что хлеб “стоячий” – это хлеб в скирдах, четко следует из духовной князя И.Ю. Патрикеева (ок. 1499 Г.), где весь наличный запас сжатого хлеба охарактеризован как хлеб “в житницах и стоячий”. Во всех подобных случаях речь идет о хлебных запасах, а не о хлебных полях[2421]. Больше того, во всех таких актах даны, как правило, лишь самые общие упоминания о господских запасах хлеба. Ведь даже в случае упоминания хлеба “в земле” нет никакой гарантии, что речь идет именно о господских полях с посевом хлеба, а не о господской доле в крестьянских полях. Необходимо быть осторожным даже в тех случаях, когда в текстах купчих есть прямые указания принадлежности хлеба. Здесь так же, как и в правых грамотах, встречаются слишком обобщенные, символические формулировки принадлежности. Так, в купчей Симонова монастыря, сделанной от имени архимандрита Геронтия, на село Старое Богородское на р. Рузе говорится: “А купил есмь его (т. е. село, –Еще одна деталь позволяет думать, что в актах преимущественно речь идет о доле господского хлеба, а не об урожае с господских особых полей. Деталь эта касается слишком глухого и неопределенного указания места хранения снопов сжатого хлеба (“хлеб на поле”, “хлеб на полях”). Столь индифферентное отношение к определению места хранения хлеба может свидетельствовать также в пользу преобладания “жеребьевого” принципа выделения господских участков в общем поле. На наш взгляд, довольно убедительно подтверждает это предположение духовная Семена Наквасы, где завещатель называет самые разные места хранения его хлебных запасов в селе, где, видимо, была его усадьба[2424]
: “А своим людем всем дал есми два одонья на поле за гумном” (т. е., возможно, за барским гумном); “А дал есми Олек-сею Клементьеву одонье ржи за двором за Бурцовым, опричь того что ся остало моего хлеба в поле и в гумне – а то моим братаничем”. Здесь ориентир места хранения – определенный крестьянский двор. Больше того, акцент на выделение из массы хлеба, что стояла в окрестностях этого двора, на поле и чьем-то гумне, одоний именно Семена Наквасы (“что ся остало моего хлеба”) подтверждает мысль о наличии господского “жеребия” в общей массе крестьянских полей.