Этот столь мучительный и многовековой путь развития полевой крестьянской барщины не был, да и не мог быть стимулирован такими факторами, как развитие внутреннего или внешнего рынка. Кроме того, в случае воздействия такого фактора, как рынок, барщина неизбежно должна была бы приобретать характер господствующей формы ренты. Однако резкое увеличение господских запашек (в том числе и монастырских) в связи с совсем иными обстоятельствами отмечено исследователями лишь примерно с середины XVI в. Стало быть, большая часть периода указанной эволюции не была обусловлена этими причинами. Думается, что в данную эпоху действовали лишь механизмы укрепления феодальной собственности на землю. И феноменально медленные темпы эволюции полевой барщины обусловлены фактором существования именно общинного строя частновладельческой деревни.
Данное положение, на наш взгляд, находит подтверждение в выявлении взаимоотношений феодала с крестьянским населением своих владений по поводу полевых барщинных работ. Эволюция и трансформация “жеребьевой” пашни – это лишь хозяйственный аспект проблемы.
Актовый материал позволяет уяснить некоторые моменты и социальной стороны этой проблемы.
Здесь мы снова вернемся к интереснейшему тексту купчей 1483–1484 гг. на деревню в Белозерском уезде, где говорится: “Се яз… купил есми… деревню… с хлебом и с семяны, опрочь половничьи половины да их собины, и с пустошми, и с лесы, и с пожнями”[2439]
. Помимо довольно твердого свидетельства существования здесь господского поля как элемента собственно господского хозяйства, в тексте грамоты есть чрезвычайно интересный материал о путях привлечения рабочей силы для обработки этих полей. Продавец оговаривает, что запасы хлеба продаются за исключением “половничьей половины”. Во-первых, отсюда следует, что продается хлеб и убранный в стога или в житницы, и “хлеб в земле”. Последнее означает, что поле было действительно целиком господским, поскольку оговорена “половничья половина”, а не господская “половина”. Во-вторых, факт упоминания половников в сочетании с фактом упоминания господских семян дает нам возможность подтвердить предположение, что половники работали здесь на господском поле. По материалам XVI–XVII веков половники всегда отдавали семена господину, а остальное делили “на полы”[2440]. В-третьих, упоминание так называемых “собин”, на наш взгляд, доказывает, что перед нами половники, сеющие именно на господском поле и имеющие в данной деревне не земельные наделы полевой пашни, как полагал Л.В. Черепнин, а лишь нерегулярную пашню в росчистях, займищах и т. п. Оговаривать в грамоте, представляющей акт купли деревни как хозяйственного комплекса, непричастие к объектам этой купли крестьянских наделов полевой пашни, по нашему мнению, бессмысленно. И вот почему.В этой грамоте речь идет о местных половниках, т. е. живущих в этой деревне, но, вероятно, продавших свои участки феодалу. Если бы половники сохранили свои наделы, то они бы на них и выращивали господскую долю хлеба, но тогда в грамоте не упоминались бы господские семена, так как в крестьянском хозяйстве они и так должны быть.
Такие половники, лишившиеся своей земли, известны и по другим документам. Л.В. Черепнин приводит в пример купчую от середины XV века крестьян, приобретших для волостной церкви землю у некоего Харитона Ро диво нова. При этом Харитон порядился в церковные половники за право пользоваться проданным участком. Больше того, Харитон оговорил половничество не только для себя, но и для своих потомков (“до ево роду поло-вья до исхода”)[2441]
. Такие же половники отмечены в писцовых новгородских книгах конца XV века в деревнях своеземцев близ г. Орешка[2442]. Видимо, о таком же безземельном половнике идет речь в известном судном списке 1495–1499 гг. Троице-Сергиева монастыря с крестьянами во главе со Степаном Панафидиным, где, в частности, говорится: “На том Маткове жил Федор слободчик, а половничал на монастырь Троицкой, и жито делил на гумне с ключники монастырскими”[2443]. Здесь половник по бывшему или, точнее, постоянному месту жительства “слободчик”, т. е. черный крестьянин, хотя живет на монастырской земле, а следовательно, и пашет “исполу” монастырское поле. Количество таких примеров можно увеличить.