— Уходи, — глухо попросил я, — уходи, и никогда больше не возвращайся. Впредь даже не заговаривай со мной.
— Почему? — нахмурилась Суён, — неужели, ты оттолкнёшь меня только потому, что я поспособствовала своему мужу оказаться там, где ему и место?
— Потому, что ты хладнокровно убила его. Добро бы просто убила, ты наслаждалась этим.
— Да, — с вызовом ответила она, — я сделала это ради тебя, ради нашей любви. Теперь я свободна и богата. Мы можем быть счастливы.
— Не можем, — отрезал я, чувствуя, как на глаза сами собой наворачиваются злые слёзы, — я не способен любить убийцу. Уходи. Я никогда никому не скажу о том, что ты сделала с бароном. Пусть судят тебя бессмертные боги. Для меня моя возлюбленная Фань Суён умерла вместе со своим супругом той злосчастной ночью. А эту особу без чести и совести, что стоит сейчас в моём номере, я не знаю, да и знать не хочу.
— Значит, вот так? — тихо спросила она.
— Так.
— Хорошо.
Я отвернулся. Слышал, как шмякнулось на пол пропитанное ежевичным вином полотенце, как тихонько скрипнула рама, и зашуршал шёлк мужского платья, в котором моя возлюбленная гуляла по ночам. Болью отдались лёгкие шаги по камням дорожки за окном. Всё. Всё кончено. Не знаю, зачем я продолжаю писать. Наверное потому, что, если оставлю всё это невысказанным, моё бедное сердце не выдержит. Или же я сойду с ума. Я выпью всю бутылку коньяка. Пускай мне потом будет очень плохо, однако это «плохо» не идёт ни в какое сравнение с тем «плохо», что я чувствую сейчас.
— Ого, — проговорила чародейка, — ничего себе — поворот истории. Получается, Фань Суён убила своего старого мужа методом, который вызнала у любовника, а тот просто прогнал её прочь.
— Когда мужчина утверждает, что готов на всё ради своей любви, — Вил потёр лоб, — он, как правило, не имеет в виду убийства и прочую уголовщину. А вот Суён посчитала, что «всё» — значит всё, и просчиталась.
— У меня бы на месте Сюро в душу закрались бы серьёзные сомнения, — проговорил коррехидор, — если моя любовница так легко расправилась с мужем из любви ко мне, не постигнет ли меня та же участь, если её угораздит влюбиться в кого-то другого.
Между страниц дневника обнаружился листок рисовой бумаги с тиснением из листьев дерева гинко.
— История явно имела продолжение, — коррехидор развернул письмо, написанное незнакомой рукой по артански, — в нашем распоряжении последнее письмо.