Веллоэнс. Книга первая. Восхождение (СИ)

ремень, на пряжке выгравирован орел, сразу же подпоясал штаны, веревку бережно

сунул в узел – еще пригодится в дороге.

Коней изловили, на муравита водрузили шипящую упырку, покрыли плащом, чтобы солнцем не пожгло. Старый маг охнул, размял кости и протянул руки. Из

кончиков пальцев вырвались синеватые лучи, ударились в стену. Посыпались

камни, песок, заскрежетало. Открылась неширокая трещина, Унтц-Гаки прополз, шоркая боками. Только герои вышли, стена плотно сомкнулась. В темном коридоре

пахло сеном и навозом, через щели струились лучи света. Деревянные ставни

распахнулись, странники вывалились на залитую светом площадь. В изумлении

оглянулись на стоящий позади одинокий, полуразвалившийся коровник.

Корво присвистнул:

– Ну и кудесник. Так могуч, что горами трясти умеет, а живет в сарае.

Ахалтекинец возмущенно заржал, морда потянулась в сторону базара. Там, под цветастыми накидками, на торговых лотках лежала свежая зелень. Кинза, чеснок, укроп, перец и горошек – травы и пряности забивали нос. Путники

приостановились. Авенир поворотил муравита в сторону торгашей, Корво

остановил:

– Смотри, коня твоего испужаются, тухлятиной закидают.

Волхв равнодушно пожал плечами:

– Здесь и не таких видали. Старик рассказал, что это обиталище каменных

турмов. Днем похожи на людей, а ночью перекидываются в разных тварей. С виду

плотяные, на самом деле – из камня. Легенды говорят, что слишком долго

проводили времени на каменоломнях, и стали превращаться в гранит. Кто-то

остолбенел, выжившие обернулись каменными големами. Да и власть Зуритая

способствовала превращению.

– А зачем камням базар? – вмешался Пармен.

Бородач улыбнулся:

– Торговать всем нужно. Турмы не камни, а так – полукаменные существа. Им

тоже и есть и… в отхожку надо.

Авенир пожал плечами:

– Прежде чем до вторых врат добираться, надо осмотреться. А на базаре, как в

корчме – самые последние вести, слухи, сплетни, байки.

Похлопал муравита по лежащему на спине плащу:

– Да и эту замуж выдать, а то в девках столько ходить опасно.

Путники свернули влево. По сторонам проходили ряды с пахучими травами, торговки приглашали отведать меду, рыбы, мяса. Бойкие на язык пацанята

зазывали купить виноград, помидоры, лимоны. Дальше потянулись оружейные

лавки. Латы, щиты, копья, луки. Послышался стук – сначала тихо, потом все

громче. Гулкими, как раскаты грома, ударами молот кузнеца обрушивался на

двурогую наковальню, бил по раскаленному железу, пуская снопы искр. Чад

исходил едкий, топили, чем придется – не только дровами, но и углем, драконьим

калом, заливали в печь и густую черную смолу.

Корво подошел к кузне на колесах, что-то спросил. Обернулся растерянный, побрел молча.

– Чего там? – удивленно молвил Пармен.

Бородач расстроено махнул рукой.

– Какая-то дивчина у них вместо кузнеца. Машет молотом, бает чего-то. Если

женщина стала ковичем, значит, ненормальная. У такой дорогу спрашивать дурно, в омут заведет. Ведьмачка, наверняка.

– Это плохо, – заметил Авенир, – ежели у них бабы молотами машут, то каковы

мужики? Небось, зубами коня пополам чикнут, не поперхнутся.

Корво вздохнул. Ухватил краснощекого пацана за шиворот, приподнял. Малец

завизжал, попытался вырваться, царапался и пинался, но рыжебородый держал

крепко.

– Постреленок, где торговая площадь? Правду скажешь, дам медяк. Солжешь –

получишь щелбана. Видишь мужика на твари – это волхв. Колдует так себе, молод

еще, но уже неправду за версту чует.

Пацан испуганно глянул на Авенира, махнул рукой вглубь рынка.

– Тама вот площадь. Круглая такая. Еще музыку услышите, праздник Ваала

намечается. Как небо зардеет, жертву приносить будут. Пока делать тама неча.

Корво достал медный кругляш, всунул карапузу в ладонь. Наклонился,

прошептал на ухо:

– А упыряку где обменять можно? На деньги, или полезное? Красивая, но

злобная… тварь. Шипеть умеет.

– А там же. Подле жертвенника алхимикова лавка. Дядька мой ею ведает. Всех

купит. Чем злобнее, тем дороже.

По извилистой мостовой дошли до площади. Пятерка рабов – потные, в одних

набедренных повязках, на лбу каждого расползлось бурое клеймо-пятисвечник, -

сооружали подле ветвистого кряжистого деревца каменный жертвенник. Темные

сухие тела, прокаленные палящим зноем, сами крепкие – каждая жила словно

выточена из камня, глаза нездорово блестят. Бедолаги водружали массивные

неотесанные валуны друг на друга. Один камень сорвался с верха, придавив раба.

Раздался вскрик, хрустнули кости, брызнула темно-вишневая жидкость. Из под

гранитной глыбы торчала вспоротая рука. Пармен отвернулся – не смог смотреть

на выпавшие сизые кишки и студенистый мозг. Рабы, вздохнув – теперь работы

больше, подняли камень обратно, выпнули останки дворовым псам и, без всяких

эмоций, продолжили свое занятие.

– Это непосвятившиеся, – с придыханием шепнул волхв. – Прошли обряд, но

не смогли перекинуться в каменюков. Их души забрало древо Ваала, и теперь они

служат жрецу. На праздник служат идолу, остальное время живут, как обычные

люди. Если выживут.

Пармен сжал кулаки, на глазах выступили слезы:

– А если семья? Как так можно? Ладно, с врагами, но с собственными людьми?