Веллоэнс. Книга вторая. Царские игры

Не успел Марх додумать мысль, как солома на обочине зашевелилась. Из ворохов выскочило десятка два мужчин. Заросшие, невысокие, грязные сосульки свисают с голов, глаза бешено горят, лица и ноги разрисованы белой известью. Заскорузлые ладони сжимают небольшие луки, плевательные трубки и блестящие синими искорками швыряльные звезды. Трое выскочили на дорогу, принялись совать в морду копья с острыми каменными наконечниками.

Сабельщик потянул узду.

«Порезать бы, но Пармена могут задеть. Что ж, прикинемся мирными торгашами».

– Слезай!

Из рощи вышел ухмыляющийся бритый детина. Глаза налиты кровью, в ухе золотая серьга. Застежки серо-зеленого жилета сделаны из сапфиров, шаровары подвязаны красным шелковым поясом. Здоровяк подошел к спешившемуся Марху, с размаху двинул в лицо кулаком. Тарсянин распластался на черном полотне, из расквашенного носа хлынула кровь.

– Я же слез!

– Долго! – разбойник врезал ногой под дых, повернулся к ораве. – Обыскать телегу, а я пока с этим закончу.

Сколько его били и как притащили сюда, сабельщик не помнил. Он очнулся в темноте. Душно, вонь невыносимая. Во рту солоно, глаза не открываются, тело ломит. Попытался встать и ударился затылком о решетку. Охнув, присел, связанные руки принялись ощупывать ребра. Целы – калечить разбойники не собирались.

– Очнулся?

– Где я?

– Ты в Чашах Азмодая, сынок, – голос поскрипывал и дрожал, его обладатель не иначе, как старик. «Или замученный пленник». Марх спохватился:

– Пармен!

– Другу твоему повезло, – невольник закашлялся. – Отправят в халифат. Владычица хорошо содержит своих уродов. Только и знают, что жрать да сношаться. Хочет вывести новую породу. Вяжет их с лошадьми, козами, собаками, между собой – и это только то, что известно. А какие прелести у нее в подземелье обитают!!! Повезло твоему другу – он мужчина, а мужчине какая разница, какие ворота брать тараном? Неместный сам?

– Угу, – тарсянин с горечью обнаружил, что всю одежду – а значит, и оружие, с него сняли. Ноги тоже связаны. Можно высвободится, но как сорвать решетку?

– У нас водится поговорка: «Нет ничего лучше, чем есть мясо, скакать на мясе и втыкать мясо в мясо». Ты ее поймешь. Женщин здесь нет – их или отправляют в свои гаремы надзиратели, или приносят в жертву. Приходится довольствоваться друг другом. В темноте и не отличишь от бордельной шлюхи.

Загремели ключи, дверь темницы распахнулась и вошел разбойник с двумя невольниками. Те отперли решетку и вытащили Марха. Тарсянин стонал и бормотал что-то невнятное. Его кинули на рогожу и поволокли по узенькому коридору. Каменный пол гладок, видать хорошо отполировался голыми пятками за долгие годы.

В кузне было жарко, чадно, тускло горели лампады, да в горниле зловеще алели угли. Невольники уложили его на дыбу, примотали руки и ноги к штырям. Подошел обливающийся потом толстяк. Невысокий, лысый, из-за щек не видно шеи, лицо изуродовано длинным шрамом от брови до подбородка – вместо глаза повязка, одной ноздри нет, раздробленная челюсть срослась неровно, оставив посередине глубокую впадину. Руки у детины здоровые, мышцы скрыты под слоем жира. Кузнец наложил ошейник, щипцами вставил в отверстие искрящийся бронзовый брусок, одним ударом расплющил. Наученные помощники плеснули на раскаленный металл вонючей жижей. Дыхание перехватило, сердце встрепенулось. Такие же кандалы с короткой цепью легли на руки и ноги.

Его с остальными невольниками усадили в деревянную коробищу, рабы у гигантских шестерней вжались в упряжь. Медленно поворотились черные от масла кругляки. Медленно, шатаясь, короб оторвался от земли и поехал вбок, а затем вниз по железным рельсам. Марх посмотрел вниз и закатил глаза – выпади он, или сорвись с троса кабина, эта поездка станет путем в преисподнюю. Это была первая чаша Азмодая. Широкая, на два поприща, а уж глубина на все четыре. К низу сужалась, края выщерблены и похожи на громадные – в три человеческих роста – ступени.

Невольники – голые, в кандалах – кишели в яме как муравьи в разворошенном муравейнике. Одни пилили камень, другие долбили породу киркой, извлекая драгоценную руду и камни. Третьи сортировали, грузили добычу на тачки и толкали к разным подъемникам. Надсмотрщики, в прибитых чалмах, цветных шароварах и мягких туфлях покрикивали на рабов, взмахивали черными плетями.

«Где-то среди них и тот, который меня встретил».

Кабина стукнулась о каменную поверхность – Марх от неожиданности и, больше от усталости, потерял равновесие, больно ушиб колено. Перегородку отворили, выйдя, тарсянин увидел знакомого детину. На поясе болтался Кото – сердце сабельщика сжалось от боли. Бритоголовый довольно ухмыльнулся, что-то гаркнул. Невольники разбежались, остался стоять Марх и еще четверо вновь прибывших. Здоровяк злорадствуя выхватил черный ятаган, повертел, подкинул, со свистом ударил по куску мрамора – тот раскрошился, будто известь. Сабельщик смиренно опустил голову, но про себя пообещал отомстить.

«Как только обагришь ятаган кровью, станешь одержимым. А уж одержимого-то я одолею, не впервой».