Надсмотрщику, однако, хватило вида поникшего невольника. Он больно ударил Марха в подбородок тупым концом плети, что-то проорал. Показал на выкрашенную в синий тачку, затем на пещеру с синим и желтым щитами в вершине арки, потом в сторону подъемника с такого же цвета эмблемой.
Несколько часов он толкал тачку с камнями. В пещере работали ещё семеро рабов – двое белых, двое черных, как смоль, и трое, как вареные раки. Черные грузили камни на его телегу, остальные – на желтые. Хоть его копателей и было меньше, синяя тачка мелькала от пещеры до подъемника чаще, чем желтая. Солнце ощутимо жгло плечи, глотка забилась пылью, глаза щипало, а ладони чесались – к концу дня вздуются волдыри, лоскутами полезет кожа. Только Марх подумал о том, что нужно бы прерваться, отдохнуть в прохладной шахте, как раздался протяжный низкий трубный зов. Невольники остановились, каждый полез по пещерам. Сабельщик благоразумно пошел к своей. Проходя мимо детины, болтающего с другим надсмотрщиком, услышал одобрительное хмыканье. Сухо щелкнуло и по месту, что ниже спины, но выше ноги, укусил хлыст, мужчины заржали. Тарсянин беззвучно выдохнул и быстро посеменил в пещеру.
Внутри уже отдыхали. Невесть откуда взявшийся полноватый юноша в льняной тунике разливал в пиалы зеленоватое варево, каждому вручил мех с козьим молоком. Марх взял свою чашу. Вяжущее, солоноватое на вкус – но не противное, хотя запах не ахти. Молоко пил жадно, кадык дергался, на землю не упало ни капли. Парень терпеливо дождался, собрал посуду в плетеную корзину. Появился другой, такой же полноватый, только в синей робе с желтыми черепами. Он вытащил из тюка повязки, мази, травы, большой мех.
«Вектир».
Целитель обработал руки и стопы сабельщика, полил плечи и голову желтоватой вонючей жидкостью из меха – саднить и жечь перестало. На лицо надел повязку – легкие раздулись по-новому, жадно, воздух наполнился ароматами трав и свежестью. Железо покрыл мазью – ошейник и кандалы будто потеряли вес, перестали жечь кожу. Лекарь занялся остальными.
– Привыкнешь.
Черный, как уголь, мускулистый раб повел плечами.
– Сильный. Без ворожбы так телегу таскать. Только делай меньше.
Марх молчал, обдумывая, как сбежать. Второй чернокожий улегся на рогожу:
– Я – Керайи, он, – мужчина указал на соратника – Чачарбато. Зови хоть Чачар, хоть Бато. Мы – иоппийцы, сильнейшие из своего племени. Ты вынес трехдневную меру руды. Ило, смотрящий, будет доволен и даже даст нам мяса на ужин.
– Он отобрал мой обоз с товарами и оружие, – сабельщик разминал натруженные ноги.
– Говорят, что в Чаши Азмодая попадают только те, кто того заслужил, – низкий светлолицый мужчина с водянистыми тусклыми глазами потянулся. – Мы с другом были опричниками в землях Дольснеи. Однажды загнали парня, хотели порубить да идти миловать его молодую жену.
– Ты что, всем это будешь вещать? – второй, с красной шелушащейся кожей и заскорузлыми ладонями зло сверкнул черными глазами. – Всё в грехах каешься?
– И буду каяться, – вздохнул мужик. – Что деньги да брага с совестью делают – ни в жисть больше.
Он повернулся к Марху, продолжил:
– Находят нас двое – один здоровенный витязь, с булавой, в шеломе и доброй каштановой бородой. Он Гонте голову смял – та лопнула, как перезрелый кабачок. Второй – акудник, у него посох волшебный и во главе синий камень сияет. Молодой, но могучий. Только руку протянул – и мы здесь. Уже годков то… Три минуло, али больше.
– Смотри веселей, – второй оскалился, – зато похудел, пить бросил, поклоны богам бьешь. Прямо святой стал. Вот как по воздуху научишься ходить и унесешь меня отсюда.
«Не терял времени акудник» – тарсянин разомлел, в прохладной шахте после пыльного зноя тянуло поспать.
– А вектиры и кормильцы откуда? – Марх зевнул. – Тоже рабы, или…
– Рабы. – Чачар сложил кисть в круг и ткнул в неё большим пальцем. – С особой милостью у некоторых надсмотрщиков. Здесь не только девиц в жёны берут.
Воздух наполнился пронзительным воплем. Марха охватил животный страх, он, словно потеряв рассудок, заметался по шахте, ощупывал стены, неведомый страх выгнал его из шахты. По тропам бегали обезумевшие рабы и надсмотрщики, сталкивались, падали с высоких ступеней, разбивали носы, ломали кости. Всех объял ужас: люди кричали, раздирали лица, бились о камни. Задрожали мелкие камушки, пыль поднялась столбом, жаркий, невесть откуда взявшийся ветер дул в лицо, забивал нос и глаза песком.
Люди застыли, уставившись на дно Чаши – гладкая алодь в сотню шагов шириной треснула, плиты разорвало, из недр вылез человек. Гладкая кожа блестит, чернее эбенового дерева, полыхают красным глаза-щелочки, молочная тугая коса с вплетенными лезвиями спадает до лодыжек. Из одежды на существе лишь белесый опоясок – плеть без ручки. В руке незнакомец держит золотой посох в виде обвивающего дерево змея – полоз зрит с верхушки жезла, застыв с раскрытой пастью.
– Кингу! Пэрушу!
Марх посмотрел на выбежавших Керайи и Чачарбато:
– Что?