Вельможная панна. Т. 1

Русскую императрицу выехал приветствовать Иосиф под именем графа Фалькенштейна, и тут между ними предрешен был раздел Польши и бесповоротное (бесповоротное ли, полно?) снятие ее с карты Европы, как самостоятельного государства.

Но мы не намерены вступать здесь в область политических деяний «Семирамиды Севера» и будущей посаженной матери хорошенькой Катри.

Нас давно ждет разоблачение дальнейшей судьбы нашей «вельможной панны». Но пока мы находимся в свите Екатерины, как и свекор нашей Елены, принц де Линь.

Последуем же за венценосной «Катрей» в ее блестящем шествии к новоприобретенной Тавриде.

Панас Пиддубный, несмотря на то, что часто задумывался о своей «ясочке Катрусь», вполне благополучно провел царицыну галеру через бешеные пороги Днепра-Славутича.

Императрицу очень интересовала местность, где стояла последняя Запорожская Сечь, это орлиное гнездо последнего в Европе рыцарского ордена, кроме Мальтийского; а австрийского императора интересовали подробности уничтожения этого удивительного ордена, пережившего тамплиеров и крестоносцев.

– Погубила запорожцев их детская беспечность, с которою они надеялись на свою несокрушимую силу, – говорил Потемкин своему коронованному слушателю, показывая с палубы императорской галеры на следы разрушенных сечевых укреплений.

– Но это орлиное гнездо было когда-то стражем России, – заметил Иосиф.

– Точно, ваше величество, – согласился Потемкин. – Но эту роль запорожцы с успехом выполняли тогда, когда Московское государство было настолько слабо, что, когда мусульманский мир, сосредоточив свои силы в покоренной им Византии по всему побережью Черного моря, неудержимо стремился залить своими ордами и Западную Европу и Россию; и только славянская грудь выдержала на себе страшный натиск мусульманского мира.

– Ваша светлость разумеет подвиги короля Яна Собеского, отстоявшего мою столицу от турок? – заметил Иосиф.

Потемкин понял, что задел больную рану императора Австрии.

– А запорожская грудь выдерживала на себе этот натиск мусульманского фанатизма в течение нескольких столетий, – как бы мимоходом вставил Безбородко, кость от кости запорожцев.

Императрица при этих словах с улыбкой взглянула на Потемкина.

– Это камушек в огород «Грицька Нечосы» и в мой, – кивнула она. – Верно, граф Александр Андреевич доселе не забыл, как он когда-то спал в «коморе» или в «клуне» с избранницами своего сердца… Хохол всегда останется хохлом.

– Правда, ваше величество, – поклонился Безбородко. – Но правда и то, что Запорожье в свое время выполнило возложенную на него Провидением миссию, а когда песенка его была спета и когда Россия перестала нуждаться в этом обоюдоостром мече славянства и православия, я первый присоединил свой голос к тем, которые предлагали сломить, переломить вдребезги этот обоюдоострый меч, уничтожить Сечь, хотя в моей благодарной памяти и сохранились и «комора» и «клуня».

– Знаю, знаю, дорогой граф, – милостиво согласилась императрица, – оттого я и вверила вам то, что монархи вверяют самым испытанным слугам своим.

Безбородко поклонился.

– Вот, ваше величество, откуда произведен был захват орлиного гнезда запорожцев, – указал Потемкин Иосифу и Екатерине на местность, мимо которой проплывала царская флотилия.

– Но расскажите, ваша светлость, как это свершилось фактически? – сказал Иосиф.

– Это, ваше величество, необыкновенно удачно совершил генерал Текели. Расположенными в этой части Малороссии войсками командовал князь Прозоровский. Получив от него назначенные на сие дело отряды, Текели прямо двинулся к Сечи с своим главным корпусом, и ночью четвертого июня тысяча семьсот семьдесят пятого года, до рассвета вместе с пехотой полковника Яковлева, который командовал орловским полком, и с конницей барона Розена неожиданно окружил спящих орлов в их гнезде… Спали даже часовые…

– Как! Да это же тяжкое преступление! – невольно вырвалось у Иосифа. – Спать на часах!

– Мне доносили потом, – с улыбкой пояснила Екатерина, – что не только спали часовые на окопах и у ворот крепости, но и «часовые при артиллерии в том же упражнении были», то есть упражнялись с Морфеем.

– Quandoque bonus dormitat Homerus, – как бы про себя заметил Безбородко.

– Жаль, что у запорожцев гусей не было, – вставил Нарышкин, – а то б они спасли Запорожье, как гуси спасли когда-то римское Запорожье – Капитолий.

– Но в Запорожье женщин не было, а потому и за гусями некому было ходить, – сказала Екатерина. – Но простите, ваше величество, – обратилась она к Иосифу, – мы помешали интересующему вас рассказу князя Григория Александровича.

– О нет, сударыня! – возразил Иосиф. – Я согласен с Платоном, который говорил: si quid per josum dietum est, nolite in serium convertere.

– О да, – согласилась императрица. – И наша пословица говорится: «За шутку не сердись и в обиду не вдавайся».

И она пояснила это соответствующей немецкой пословицей, так как русская пословица, конечно, не была понятна Иосифу.

– Так сонных орлов захватили из гнезда? – обратился последний к Потемкину.