Вельтаншаунг. Уровень первый

Я оглядел свой малочисленный скарб. Взгляд упал на жестяную коробочку, которую перед смертью подарил мне польский ученый. Что ж, умирать, так с высоко поднятой головой. Что мне мог передать заключенный? Если это особый яд, то сейчас он как нельзя кстати; если секретные разработки, то, тем более они не должны достаться врагу!

Меня начало лихорадить. Поди, у этого последнего чокнутого фашиста были особые пули, пусть не серебряные, но ядовитые. Он их замачивал в трехлитровой банке с ядом кураре, точно малосольные огурцы. Сил даже на улыбку не осталось.

Я макнул палец в порошок, сунул в рот.

Нужно доесть порошок! Но яд явно уже попал в кровь. Руки и ноги онемели.

Ничего-то я не успел: дерево не посадил, дом не построил, ребенка не воспитал. Только убийц убивал, чтобы это все вместо меня могли сделать те, кто выживет в этой войне.

Я завалился вбок, понимая, что это — мои последние мгновения. Слезы выступили из глаз, точно я разрезал свежую луковицу. Наверняка, это — побочный эффект яда.

Я еще подумал: «Лишь бы не обмочиться напоследок. Только бы не дать тем гнидам, что найдут потом мое бездыханное тело, глумиться, показывать на труп пальцем и заявлять, что все антифашисты «сыкуны и трусы»».

Секунда. Другая. Третья…

И в голове взорвался фееричный салют!

Я ощутил, как онемение сползает с меня, точно сброшенная гадюкой кожа. Это было и противно, и радостно.

Это казалось чудом.

Так вот что дал мне польский ученый! Мощнейшее средство от ядов! Господи, как тут не уверовать в провидение, что ведет нас сложными путями к неведомым нам самим целям!

Я поднялся. Голова болела. Тошнило, но все-таки я был жив!

Я аккуратно закрыл коробочку с белым порошком, сунул ее в карман штанов — такая вещь должна быть постоянно под рукой, так же, как и оружие.

Потом я сложил разбросанные вещи обратно в рюкзак, забрал у мертвеца рожок с пулями, вставил его в свой автомат. Мне еще пригодятся ядовитые патроны!

Потом я нашарил на стене выключатель. Лампы тихо загудели под потолком.

В двух шагах от трупа охранника оказалась дверь. Так вот как он попал сюда! Не думаю, что дальнейший путь будет легким, но дорогу осилит идущий!

Я пнул дверь ногой, ворвался в новое помещение.

Они меня ждали. Опрокинув канцелярские тяжелые столы, прячась за ними, как за щитами, они держали оборону так, словно отступать им некуда, будто позади — Берлин.

Я тоже был готов к трудностям, но баррикады образовывали кольцо вокруг входа. А за теми, кто прятался, стояли еще матерые эсесовцы в гимнастерках с закатанными до локтей рукавами. То, что они были одеты не по уставу, выдавало их элитную избранность. Нет, тут без гранат не пройти. Но где их сейчас взять? А еще подошел бы фугас или гранатомет.

Мгновенно оценив ситуацию, я метнулся обратно, в тайный проход, упал за труп еще не остывшего фрица, прикрываясь им, приготовился дорого продать жизнь.

Но немцы не спешили. Они прошили дверь очередями, сделав из нее гигантское сито, но ко мне не совались, даже не пытались. Похоже, они охраняли здесь что-то ценное. Только бы не оказалось это каким-нибудь священным слюнявчиком маленького Гитлера… Погибнуть за подобную чушь было бы совсем обидно.

А потом я услышал треск настраиваемой рации: «Лазутчик, как вы и предполагали, гер бригаденфюрер, проник именно со стороны потайного эвакуационного пути из особой третьей лаборатории. Если он смог дойти до нас живым, то — очень опасен. Думаю, все наши патрульные уже мертвы. Прошу на помощь людей».

«Людей он просит, — мстительно подумалось мне. — Правильно, сами-то давно уже звери дикие. А без нормального человека и бутылки водки здесь уже и не разобраться. Сейчас слетится со всех сторон воронье!»

Тактика фашистов всем известна. Они больше «свиньей» не ходят, но в душе так первобытными кабанами и остались. Нынче они применяют тактику, которую надо бы назвать «гиенами». Подкрадываются со всех сторон, как тати в ночи, окружают, берут «в котел», точно мы грешники, а они — черти, приставленные к этим кипящим чанам, и только тогда атакуют.

Теперь, когда впереди — засада, позади уже бегут эсесовцы, проскочить вряд ли удастся. Я — в просматриваемом со всех сторон коридоре. Где меня искать — любому нацисту понятно. Трупы, оставленные в коридорах, разложены, как указатели: «Там, там спрятался Хома! О, поднимите же фашистскому Выродку веки!»

Я поднялся и со злости врезал кулаком в стену: «Что делать?!»

Конечно же: обследовать все вокруг! Вдруг есть еще потайные механизмы? Если не найду новой двери, то хотя бы смогу нырнуть в очередную раскрывшуюся нишу, из которой можно будет отстреливаться. Не сровняют же они с землей тайные лаборатории в подвалах старинного замка!

Я кинулся простукивать стены.

За прострелянной дверью засмеялись: презрительно, с вызовом. Они слышали, как я метался в их мышеловке. Похоже, не было здесь больше тайников. Лимит чудес исчерпан!

Но я не сдавался. Я уже ни на что не надеялся, просто механически выполнял единственное, что еще мог делать. Но потом я услышал позывные. С немцами за дверью связались умники из штаба.