Вельвет

Больше Зубов никак это не прокомментировал: уселся за грецкий орех, пригладил набриолиненные уши. Не дождавшись приглашения, Михалыч бухнулся напротив и положил шляпу на колени.

Зубов молчал. Медведь решил, что никуда не спешит, скрестил нижние лапы, потом поменял их местами. Потом поменял ещё раз – это было весело.

– Мою жену преследуют, – веско сказал Зубов, вытащил из сейфа пачку и шлёпнул на стол.

Это оказались письма: печатные буквы вырезали из газеты и наклеили на мелованную бумагу.

ТЫ УМРЕШЬ

ДА ПРОСЫПЕТСЯ НАПОЛНИТЕЛЬ

ТИК-ТАК, ТИК-ТАК

Все в таком духе. Ругательства, угрозы, фотографии с мест аварий и убийств.

Бумага выглядело дорого, тяжело, но буквы и фотокарточки держались плохо, будто клей выдохся.

– Есть идеи, кто? – спросил Михалыч.

– Это ваша забота. – Зубов эффектно уронил на стол пачку денег, затем вытащил из неё две сизых банкноты. На Михалыча меланхолично уставился отпечатанный енот в полосатом костюме, бессменный председатель исполкома народных депутатов.

– Это задаток и то, что получите в конце.

Говорил Зубов так, будто знал лучше остальных, как и что нужно делать. Или будто ему перо вставили в задницу.

– Не люблю искать чёрную иглу в чёрной комнате, – ответил Михалыч и положил письма на стол.

В кабинете стало столь тихо, что слышался посвист отопительной системы.

Зубов повел плечами, приосанился.

– Я уже сказал: мою жену преследуют. Уже несколько месяцев.

– Это говорите вы.

Глаза зайца сердито блеснули за очками. Он снова пригладил уши, достал из кармана сигару и откусил кончик.

– Курите?

– Пью.

– Это чувствуется.

– Не досыпаю.

– Это тоже чувствуется. – Они снова помолчали, пока Зубов картинно раскуривал сигару и смотрел в окно. Воняло жжеными подушками. – До того, как я встретил Анжелу… мою жену, я часто просматривал раздел брачных объявлений в «Телеграфе». Была… Была одна…

Пауза затянулась дольше приличия, и Михалыч понял, что продолжения не будет. Он поднял бровь.

– Как зовут? Где живет?

– София. Н-не знаю. – На морде Зубова проступило брезгливое отношение. – Когда мы разъехались, она перебралась куда-то в Подкову. Засыпала меня письмами оттуда.

– У неё есть повод писать такое? – Михалыч постучал лапой по угрозам.

Зубов смерил его холодным взглядом.

– Вы забываетесь.

– Кроме писем, что-то было?

– Некто, – Зубов выдержал театральную паузу, – дал объявление, что моя жена ищет легких отношений. И указал наш домашний адрес. Месяц назад за ней шёл какой-то… зверь. Вчера наш подвал пытались поджечь.

Михалыч повертел в лапах шляпу.

– Что милиция?

– Милиция не может выдать своим оклады за прошлый год, не то что…

– Думаю, мне стоит поговорить с вашей супругой.

– Все вопросы, которые вы хотите задать ей, вы можете задать мне, – твердо, уставившись Михалычу в глаза, прочеканил Зубов.

– И все же…

– Она беременна. Черт побери! Я нанимаю вас, чтобы ее больше не беспокоили, а не чтобы…

Директор шлепнул лапой о стол, и бумаги разлетелись в стороны. Воздух в кабинете угрожающе застыл.

– Ну, вы берётесь? – спросил нетерпеливо Зубов, соскребая с усов частицу сигары.

Михалыч повертел в лапах шляпу, надел на уши. Подумав о Новом годе в офисе, он пригласил две лежавшие отдельно банкноты к себе в карман. Они не возражали.

***

Подкова находилась к северу от реки. Это был изогнутый полукольцом многоквартирный дом, построенный еще Высоким народом: с горгульями, с пилонами, с потолками под три метра и гигантскими дверьми, до ручек которых приходилось тянуться на цыпочках. Смотрелась Подкова внушительно – как любой кусок камня размером с гору, – но последние лет двадцать жили здесь звери… скажем так, далеко от вершин успеха. Улица выглядела соответствующе: стены, исписанные мелом; заброшенные трамвайные пути; сгоревший склад. Немного солнца в замерзших лужах.

Вызнав у управляющего номер квартиры, медведь пошел к скрипучему лифту, такому огромному, что туда мог бы залезть жираф. Лифтер – седой осел с грустными глазами – все время курил и кашлял, едва не выхаркивая наполнитель на пол. Михалыч старался не дышать.

– Шестнадцатый! – прохрипел осел и скрючился от очередного приступа внутренней копоти. Михалыч не удержался и бросил ему:

– Курить – набивку чернить.

Лифтёр без сил махнул копытом и поехал дальше.

Газовые лампы слабо освещали ряд дверей и вздыбленный ковер, похожий на спину мамонта. За стеной помурлыкивало радио.

Михалыч прошелся туда-сюда, пока не набрел на дверь с номером «1043». Встал на цыпочки и постучал. Подождал и постучал еще раз. Послышались тихие шаги, хрюкнул замок, и осунувшаяся кошечка уставилась на Михалыча пустыми зелеными глазами.

– Чего вам?

У Михалыча сладко сжалось сердце. На минуту или две он забыл о цели визита и рассматривал хозяйку: низенькую, из черного вельвета, в голубом свитере и серых брюках. На голове у нее белело пятнышко, похожее на елочный шар, ужасно милое.

– Ку-ку? – спросила кошечка.

Мизалыч собрался с мыслями и представился.

– Медведь в квадрате? – Она фыркнула. – Смотрю, ваши родители были оригиналами. Отчество хотя бы не Медведевич?