Вена: история города

Прямолинейность и правдоискательство Пейманна, прозрачные и открытые, не очень-то согласовывались с австрийским лицемерием. Большая реорганизация и последовавшие за ней разногласия, несколько диктаторский (по мнению людей сведущих и вхожих в театральный мир) стиль руководства, а также постоянное стремление доказывать свою правоту привели к тому, что из Бургтеатра ушли многие актеры из «старой гвардии». Одни сменили труппу, другие даже профессию (заметим, что бывшего актера Бургтеатра, подавшегося в политики, вряд ли кто может считать действительно талантливым). Но нельзя было терять время, и с самого начала Пейманн задал сумасшедший темп работы — и с такой же скоростью его невзлюбили. Тем не менее за те 13 лет, что он возглавлял театр, наполненные спорами, ссорами и протестами, ему удалось поставить поистине гениальные спектакли. После смерти Бернхарда и авторского запрета ставить его пьесы в Австрии Пейманн, имя которого неизменно сопровождало венское жаргонное словечко пифке[16], быстро нашел выход и принялся искать и продвигать австрийских авторов, которые шли по стопам Бернхарда и вызывали не меньшее возмущение. Будущий лауреат Нобелевской премии Эльфрида Елинек, Петер Хандке, Петер Туррини критиковали современную Австрию не менее зло и вызывали столь же острую полемику и бурные эмоции, как некогда и сам Мастер. Пейманн заставлял писать современных драматургов и незамедлительно ставил их пьесы.

Случались и действительно скандальные спектакли — например, «Спортивная пьеса» Елинек, когда в течение шести часов подряд под знаком борьбы с насилием зрителя шокируют дикими сценами, не связанными никаким последовательным сюжетом. Пьеса, которая любому способна потрепать нервы, имела громадный успех, несмотря на трудно выносимый звуковой фон, в котором постоянно присутствует хор, да еще порой в течение 20 минут громоподобно декламирует. Пейманн умел рисковать: перед каким-то спектаклем он попросил публику явиться в спортивных костюмах. И довольно снобистская публика фланировала по роскошным залам Бурга в лыжных костюмах, футбольной и боксерской форме и ощущала себя частью сценического действа. А на одном весьма натуралистичном представлении другой пьесы Елинек, где речь шла о нападении на цыганский поселок в Бургенланде, царило настроение суда Линча.

Произведения Туррини или Хандке тоже нельзя назвать далекими от политики. Так, написанная Петером Туррини по заказу Пейманна пьеса «Все, наконец» вовсе не лишена политических намеков. Эта премьера была сама по себе подарком для Пейманна: он сам был режиссером своего любимого автора, пьеса ему нравилась, роли распределились удачно, и в спектакле был занят его любимый актер Герт Фосс. Название можно было интерпретировать как намек на столь нетерпеливо ожидаемый им уход из Бургтеатра, и это имело свою историю. В приступе ярости Пейманн однажды письменно заявил, что отказывается продлевать свой договор в четвертый раз. Вопреки обычной практике руководство не было готово просить и умолять его остаться, и таким образом дело было решено бесповоротно. В пьесе Туррини речь идет о разрушительной силе успеха, о том, как на вершине успеха наступает крах, как рвутся человеческие отношения и тот, кто достиг, казалось бы, всего, остается в полном одиночестве. И каждый при желании может понять это как последнее послание Пейманна венцам.

На сцене, или перед камерой, или на пресс-конференции Пейманн не любил много и пространно рассуждать. Однажды во время телепередачи он сказал, что дело художника — привлечь внимание общества к опасным явлениям, а если ничего больше уже не сделать, то просто честно высказать свое мнение. Чувствует ли он себя причастным к внутренним проблемам Австрии? «Никогда!» — вырвалось у него в ответ. Но разве мог он при этом молча наблюдать, когда австрийская жандармерия еще 24 часа после нападения в Оберварте подозревала в преступлении самих жертв, а настоящие преступники тем временем скрылись? И разве мог он в этом случае не заговорить об австрийской ксенофобии только потому, что родился в Бремене, а не в Австрии? Он отлично знал, что у него есть враги, и немало, но абсолютно ими не интересовался: без них жизнь была бы просто невыносимо скучной.

Искусство может быть только радикальным, поиски компромиссов — задача политиков, а искусству надлежит быть максимально поляризованным, чтобы привлекать внимание. При этом в искусстве должны отражаться внутренние противоречия художника, говорил режиссер и пояснял на примере: с одной стороны, существует его интервью журналу «Цайт», которое постоянно цитируют уже многие годы и где он охарактеризовал венскую атмосферу одним словом «дерьмо» (Scheisse), а с другой стороны, в «Шпигеле» он утверждает, что в Вене нашел просто фантастические возможности для театрального творчества; но почему бы не считать оба этих утверждения правдой?