Впрочем, еще больше прибыли, пожалуй, приносит сон. Кто рано встает, тому бог подает, причем подает столь щедро, что лучше всего эти ранние часы просто проспать. Шутка ли: завтрак, второй завтрак, две сигары, две поездки на трамвае и на автобусе, – да разве за
Правда, когда, при нынешней-то безработице, в прибыльности сна убедятся все, в стране начнется эпидемия сонной болезни. Да вот беда – многие страдают от бессонницы. Что ж, тем лучше! Значит, возникнет консорциум по производству и распространению морфия. Котировки морфия взлетят на бирже! Чтобы сказочно разбогатеть, достаточно будет запастись морфиумными акциями и завалиться спать. И вот тогда мир наконец-то погрязнет в лени окончательно и бесповоротно.
Петро Федорак
Жил-был крестьянин. Где-то в Галиции имелась у него мазанка под соломенной крышей, а еще корова, свинья, жена и дите. Корову он выгонял на выпас, свинью держал в «халупе», жену поколачивал, а об дите не заботился вовсе. Потому как был он бедняк.
Но тут в деревню зачастили агенты, еврейские агенты из «Аустро-Америкэн» и из «Ллойда», и стали рассказывать про Канаду. В Канаде, так понял Петро Федорак, можно найти золото. Достаточно копнуть лопатой, на один штык, ну, примерно как картошку выкапываешь, тут-то под лопатой и зазвенит. А глубже и копать не надо. Найдешь самородок – и с ним прямиком в город, где тебе за него тысячу гульденов отвалят, а то и больше, и ты спокойно обратно домой поедешь. Купишь себе десять югеров[32] земли, десять гульденов подашь священнику на новый храм, Маринке своей привезешь в подарок шаль желтую с алыми маками, и будешь ты уже не бедняк, а зажиточный крестьянин.
А коли так, Петро Федорак продал еврею-скупщику две перины, отличные перины, на легком пуху, на них и спалось как у Христа за пазухой, и купил себе билет в Канаду.
Его изумление насчет того, что в Канаде, сколько в землю ни зарывайся, никакого золота нету, я лучше описывать не буду. Со временем Петро Федорак от этого изумления кое-как оправился и мало-помалу пришел в себя. Он работал. Где-то на фабрике. И копил каждый грош. Деньги отсылал домой. И писал письма. Вообще-то он не писал, а диктовал. А поскольку грамоты не знал и прочесть то, что с его слов писали другие, не умел, он всем этим писцам не верил. И ходил от одного к другому, снова и снова заставляя их уже написанное письмо ему перечитывать. И только когда письмо во многих руках вконец замызгивалось, он напоследок сам еще раз, – и конечно, вверх ногами, – его проглядывал, ронял на замусоленную бумагу тяжелую скупую слезу и, отерев слезу рукой и оставив на листке жирные чернильные разводы, отсылал, наконец, свое послание на родину.
Однако со временем кое-какую денежку он все-таки скопил. И, прослышав, что война закончилась, а канадские деньги, мол, сильно взлетели в цене, он купил себе билет и отправился домой.
По пути он, понятное дело, оказался в Вене, – большом, богатом, столичном городе. Путь до Вены оказался не близкий. Но он все равно радовался: «Красота! Пусть я долго добирался, но лучше ехать, чем вовсе нигде не побывать. Не отправься я в Канаду – так и сидел бы до сих пор у себя в Карпатах.
А теперь, слава тебе Господи, я вон где – в самой Вене!»
Язык и ноги довели его до Северного вокзала. Там-то его и огорошили известием, что поезда нынче, оказывается, вовсе не ходят. Но Петро Федорак рассудил: как-никак от Северного вокзала до дома ближе, чем от гостиницы. А посему он решил, что дожидаться лучше тут, прямо на вокзале: рано или поздно поезд будет, и уж он-то его не пропустит.
Но тут его хватил удар. Петро Федорак скончался вчера на Северном вокзале от разрыва сердца.
Должно быть, слишком сильно по дому тосковал. Тоска по родине, как известно, надорвала не одно сердце.
Хотя кто сказал, что именно от тоски по родине? Да нет, это был самый банальный сердечный приступ, дурацкий, подлый, нелепый, бессмысленный и беспричинный.
Бар для народа