Вена (репортажи 1919-1920 гг.)

От своего настоящего имени он отрекся, о родных и близких не желает и слышать, он теперь господин Прямиком, и точка. Он чрезвычайно занят написанием мемуаров, ибо пережил многое и вообще всячески дает понять, что он натура незаурядная.

– А вы, сударь, значит, представляете корпорацию по бесполезному переводу бумаги?

Опешив от столь неожиданной постановки вопроса, я малодушно выдавливаю:

– В общем, да.

– Стало быть, – продолжает он, – в вашем лице я имею сомнительное удовольствие видеть перед собой носителя и разносчика того низкопробного мнения, которое принято именовать «общественным»? Представителя так называемых «свободных профессий», который, будучи обделен милостями природы и лишен вследствие этого возможности отправиться на панель, предлагает свои услуги всевозможными иными способами? Что ж, задавайте свои вопросы.

– Господин доктор, каково ваше мнение о нынешнем политическом положении Немецкой Австрии[4]?

– Немецкая Австрия – это государство без императора, но отнюдь не республика. Федеральный президент, федеральный канцлер или как бы там еще ни называл себя глава государства, неминуемо впадет в радикальный большевизм, только бы заполучить императорскую корону. Под эгидой которой народы и страны бывшей Австро-Венгрии немедленно подпишут мир и образуют Дунайскую Федерацию, лишь бы им позволили еще раз принять участие в торжествах по случаю юбилея императорского дома. Все газеты радостным собачьим воем будут приветствовать генерального прокурора – доктор Магер, кажется, или как его там, – лишь бы им снова разрешили завести рубрику «Новости придворной и светской жизни». Все цирковые фокусники и борцовские турниры лишатся публики, как только какое-нибудь высочество снова соизволит нанести визит в Гринцингский военный госпиталь, да и тоска венцев по уличным концертам Хофбургского придворного оркестра столь велика, что они, ввиду отсутствия оных, начнут устраивать коммунистические партсобрания.

– Вы верите в коммунизм, господин доктор?

– Коммунизм может наступить, но если такое случится, то это будет коммунизм с «золотым сердцем». Ведь даже в Будапеште народ горланит «Eljen Kun!»[5] только потому, что кричать «Eljen Kiralyi!»[6] ему запретили[7].

– Вы верите в восстановление монархии?

– Дурацкий вопрос. Что коммунизм, что монархия – и то, и другое австро-германские фикции. И вообще – я и так уделил вам слишком много времени. Извольте передать сумасшедшему дому, именующему себя «Миром», – или как там называется газетенка, куда вы пишете, – что я, доктор Теодозиус Прямиком, ни в малейшей мере не склонен туда возвращаться. Я-то ведь не сумасшедший!

С тем я и откланиваюсь. Следующим на очереди у меня визит к весьма почтенному господину с окладистой седой бородой и раскрашенной бумажной короной на голове – этот именует себя «последним императором». Судя по всему, он тоже прилежно читает газеты, ибо то и дело вскрикивает: «Меня-то никто не свергнет!» Вероятно, ввиду этого, Его скорбное величество абсолютно неприступно, так что я предпочел продолжить обход.

В коридоре навстречу мне уже спешит сухонький, весьма решительный человечек:

– Доктор Прямиком рассказал мне о вас. Я готов. Я всецело в вашем распоряжении. Да-да, я все знаю: монархия низложена, империя распалась, государственный совет распущен по домам, а в национальном собрании государственный секретарь уже произнес тронную речь от имени императора, которого по такому случаю он сам же спровадил в Швейцарию. Это просто конец света!

– Вы не слишком сгущаете краски?

– Я? Напротив! Я просто вижу, что мир меняет мировоззрение. Вот уже сколько лет я изо дня в день внушаю всем и каждому: наш мир переворачивается с ног на голову. Меня из-за этого объявили сумасшедшим. Но теперь-то всем ясно, что мир стоит на голове!

– Каким образом вы тут очутились?