Вена (репортажи 1919-1920 гг.)

В немецкоязычной прессе в то время подвизаются едва ли не все сколько-нибудь заметные литературные фигуры, от Генриха и Томаса Манна до Фейхтвангера, от Стефана Цвейга до Ремарка, не говоря уж о столь ангажированных, по самой природе таланта тяготеющих к публицистике авторов, как Бертольт Брехт, Леонгард Франк, Арнольд Цвейг. Но есть и выдающиеся мастера собственно газетного жанра – это непревзойденный венский острослов Карл Краус, пражанин Эгон Эрвин Киш по прозвищу «неистовый репортер», язвительный берлинец Курт Тухольский, с 1924 г. проживающий в Париже и мечущий оттуда стрелы своих сатирических инвектив… Это безусловные звезды тогдашней журналистики, чьих статей читатели ждали из номера в номер, чьи имена вместе с анонсом злободневных сенсаций зазывно выкрикивали мальчишки-газетчики. И среди них отнюдь не в последнюю очередь звучало имя Йозефа Рота.

Сейчас, когда его творческое наследие торжественно убрано в шесть замечательно изданных томов полного собрания сочинений[41], каждый из которых содержит примерно по тысяче страниц убористых текстов, – текстов, разделившихся ровно пополам, по три тома на журналистику и беллетристику, но связанных между собою великим множеством незримых нитей (их увлекательные хитросплетения еще предстоит изучать исследователям), – в первую очередь волей-неволей отдаешь дань изумленного восхищения столь неистощимой творческой продуктивности. Лозунг «ни дня без строчки», которым иные литераторы, как известно, чуть ли не силой гнали себя к письменному столу, был для Йозефа Рота попросту нормой жизни. Второе, чему не перестаешь изумляться, – высочайшее литературное качество этих текстов, написанных, казалось бы, всего лишь на злобу дня, но и поныне не утративших своего блеска и захватывающей читателя внутренней энергии. В них всегда ощущается стремление и умение изобретательной, сметливой и пытливой, а зачастую и просто озорной мысли преодолеть и как бы перехитрить косность и однообразие житейской прозы, разглядеть, а то и подглядеть неожиданное и новое в примелькавшемся и заурядном, готовность с радостной детской непосредственностью отозваться на всякую перемену, подмеченную в однообразном течении повседневности.

Подобная неувядающая свежесть восприятия – это, конечно, в первую очередь природный дар, но еще и сознательно выработанный, натренированный навык наблюдательности. Наверное, заметную роль тут сыграло и восторженное любопытство провинциала, человека, пробившегося в столичную жизнь из захолустья и во многом «сделавшего себя» своими силами. Матерый газетный волк, корифей европейской журналистики, в чьей судьбе, казалось бы, воочию воплотилась головокружительная траектория успеха, Йозеф Рот, судя по всему, никогда не забывал об исходной точке своего взлета: о богом забытом местечковом галицийском городишке Броды на самой окраине могущественной австро-венгерской империи, в сотне верст от Лемберга (нынешнего Львова) и каких-нибудь десяти от границы другой, уж и вовсе необъятной, российской империи. Он помнил, чего стоило вырваться с этой периферии двух царств, неоднократно с любовью и ненавистью описанной в его романах, сперва во львовский университет, а потом и в столицу, в фешенебельно-роскошную Вену, откуда после университета он угодил в армию. Еще с фронта он посылал в газеты свои первые заметки, а по окончании войны, среди голода, разрухи и унижения распадающейся империи вынужден был добывать себе хлеб насущный журналистской поденщиной. В таких условиях возможность выжить была одна – добиться успеха.