Венчание с бесприданницей

Так случилось, что близких подруг у Веры не было. В институтах мадемуазель Иверзнева раздражала других девиц вечной книжкой в руках и полным нежеланием рассуждать о духах и украшениях. Вере же казалось нелепым и пошлым часами болтать по-французски о преимуществах корсета на китовом усе перед казённым, с вульгарными деревянными пластинками. Лучшим её другом всегда был брат Мишка, с которым они были погодками и привыкли с детства делиться самым сокровенным. И сейчас, сидя в плохо освещённом кабинете, слушая, как свистит за окном ветер, Вера думала о том, что не в силах принять этого решения одна, а решать-то всё же надо, и скорее всего… Глядя в чёрное, залитое дождём окно, Вера вдруг спокойно поняла, что выйдет замуж за Команского. У неё нет больше сил одной тащить непосильную ношу чужой семьи, чужого хозяйства… А впереди – пустота. Никита забыл о ней, и как могло быть иначе? Вероятно, он, как и все здешние соседи, счёл, что она попросту сделала блестящую партию, окрутив вдового князя Тоневицкого. И Вера понимала: у него было право так думать.

«Миша, я ждала три года, – ложились на шероховатую бумагу неровные чернильные строчки. – Три года я ждала, что он вспомнит обо мне, напишет, приедет, хоть как-то напомнит про себя… Тщетно. Ты всё время упрекал меня, что я не делаю к нему первого шага – но с какой же стати? Разве не он мужчина? Разве не от него я вправе была ждать этого шага и в эти три года, и много раньше? Но нет, ничего не было. Так кто же и в чём же упрекнёт меня? Наверное, есть где-то на свете решительные особы, готовые взять судьбу в свои руки и преследовать мужчину криками о своей любви… Но я себя в такой роли не представляю. У моей Аннет действительно большие способности, ей надобно всерьёз учиться музыке, а кто здесь сможет её учить? Везти её в Италию на собственные доходы невозможно: содержание Сергея в полку слишком дорого обходится, а скоро и Коле поступать в университет… Александрин надо выдавать замуж, а в нашей глухомани сделать это немыслимо… Миша, я снова выхожу замуж. Возможно, это слишком поспешно и глупо. Но никак уж не глупее моего нынешнего положения, когда я каждый день рискую разорить пасынков и падчерицу своим неумелым хозяйствованием. Не знаю, стоят ли такой жертвы чувства господина Закатова. Я наперёд знаю всё, что ты можешь возразить мне. Всё это за свою жизнь я слышала уже тысячу раз. Я знаю, что существуют особые женские уловки, тонкое кокетство, способное подвигнуть мужчину на немыслимые подвиги во имя любви… И уж, во всяком случае, умная женщина всегда заставит мужчину сделать предложение, – так, кажется, говорила маменька? Верно, она была права, но что мне делать с собой, неспособной вовсе ни на какое кокетство? Да и что толку теперь говорить об этом – в мои годы, в моём положении? Вот сейчас пишу тебе это всё – и не могу понять: чего же стоит мужчина, которого нужно обхаживать и улещивать подобным способом, ведя к женитьбе, как телёнка на верёвочке? Противно… А ведь так веками устраиваются браки! Мишка, отчего же мне не пришлось кокетничать и кривляться с моим покойным супругом? А сейчас – с паном Команским? Неужто сей господин в его сорок три года влюблён в меня больше – больше и крепче, чем Никита, который, по твоим словам, всю жизнь никого, кроме меня, не любил? Ты будешь говорить, что я постоянно стращала Никиту своей холодностью, своей насмешливостью, своей учёностью – бог знает чем ещё, чего не должно быть в благонравной девице… Но отчего же других эти мои ужасные качества не пугали? Чего-то я, право, не понимаю в жизни… И, боюсь, никогда уже не пойму. Но такова уж твоя единственная сестра: безнадёжный сухарь и синий чулок. И ждать у моря погоды мне, боюсь, некогда и незачем. Обстоятельства требуют моего быстрого решения. Я выхожу замуж, Миша. И поверь, от этого хуже, чем есть, не станет».

Вера закончила письмо просьбой не сообщать пока о её решении старшим братьям, пообещав, что напишет им сама, когда дело будет решено официально. Запечатав конверт, она положила его на стол вместе с прочими письмами, которые завтра надлежало отправить на почтовую станцию, погасила свечи и ушла в спальню.

А ночью ей приснился Никита – там, в Москве, в их старом доме в Столешниковом переулке. Они были совсем молоды, чему-то безудержно смеялись, и Вера была крайне удивлена, проснувшись и заметив, что лицо её и подушка – в слезах. Письмо брату дожидалось её в кабинете, и она тем же утром отправила его.