Венчание с бесприданницей

Едва оказавшись на почерневшей скамье, Глафира не выдержала и расплакалась. Она плакала тихо, сдавленно, смахивая слёзы углом шали и беспрестанно повторяя: «Ох, грех какой… Ох, сейчас, сейчас, простите, барыня…» Вера не старалась успокоить её, по опыту зная, что от утешений может быть только хуже. Она смотрела через плечо Глафиры на темнеющий сад, на ветви дубов, раскачивающихся над едва заметной в сумерках дорожкой, и машинально стягивала на плечах накидку.

– Вы меня, Христа ради, простите, барыня, что я к вам явиться насмелилась… – Глафира наконец слегка успокоилась и подняла на Веру мокрые глаза. – Видит Бог, я вторую неделю храбрости набираюсь. Да вас ещё одну и не застать… Спасибо, люди добрые рассказали, что вы в этой аллее по вечерам моциён совершаете, так я и решилась… Барыня, голубушка, Андрей Львович ведь вам предложение сделал? Замуж вы за него выходите?

Было заметно, как она старается держаться спокойно. Но в чёрных глазах женщины стояло такое отчаяние, столько смятения было в её стиснутых у груди, перевитых некрасивыми сизыми жилами, растрескавшихся руках, что Вера почувствовала, что у неё самой тоже сжимается сердце.

– Глафира, я не знаю, что тебе сказал Андрей Львович о своих намерениях… Но я не приняла никакого решения. И уж, во всяком случае, не давала своего согласия.

По впалым, смуглым щекам Глафиры снова побежали слёзы.

– Барыня, я ведь николи в жизни к вам бы не пришла, – сорвавшимся на шёпот голосом призналась она. – Потому – кто я есть, чтобы промеж господ встромляться? Я – дело обычное, житейское, у кого из бар этакого-то нету?.. Только люди говорят, что бобовинская барыня молодая – хорошая, добрая… И с людьми всегда милостива, и за три года ни один ейный человек на конюшне дран не был, а при покойном князе-то – ух!.. И Трофиму Зосимову с дочкой вы волю дали, а какая другая бы озаботилась? Я потому лишь и смелости набралась…

– Глафира, ты очень любишь Андрея Львовича? – напрямик, перебив эти бессвязные речи, спросила Вера. – Ты не хочешь, чтобы он женился на мне?

Мгновение Глафира потрясённо молчала: её лицо сделалось из смуглого бледно-серым. Затем шёпотом сказала:

– Да моё ли дело, барыня, хотеть или не хотеть? Андрей Львович и так мне много милостей делал. Хватит с меня и того, что он детей наших с ним своими признал, учиться отправил… Другие-то разве этак сделают? Вы погляньте, у всех соседей незаконные детишки так по двору и шныряют, и кто о них думает? Дворня – она дворня и есть, дело обычное…

Как ни старалась Вера держаться спокойно, гримаса брезгливости скользнула по её лицу, и Глафира испуганно умолкла. Чуть погодя робко заговорила вновь:

– Вы меня, барыня, ради Христа, простите, дуру, ежели я что не так говорю. Но ведь это истинно так, при дедах наших и отцах такое же было, и мы роптать не приучены. Андрей Львович и мне собрался вольную дать да денег… Да письмо какому-то приятелю своему в Бельск, кухарка-то я хорошая…

– Вот как, он уже сказал тебе, что женится?! – поразилась Вера. Глафира собралась ответить, но не смогла: слёзы снова хлынули у неё из глаз.

– Кабы вы, барыня, знали… Кабы только знали… – сбивчивым шёпотом говорила она, силясь унять рыдания и не в силах справиться с собой. – Я ведь и впрямь их любила, Андрея Львовича-то… Истинно любила, а не потому, что они – барин и его воле покоряться должно… Мне и семнадцати не было, когда он меня в девичьей приметил… И сразу же к себе в горницу взял… Молодые они тогда были, озорные… Всё мне стихи читали, про печальную свечу какую-то да про ручьи… Да ещё что-то смешное да этакое срамное, что и не выговорить… Про царя Никиту… Я уж чуть не плачу, говорю ему: Андрюша, да что ж ты, греховодник, мне толкуешь, срам-то какой! Нешто господа этакое сочиняют, нипочём не поверю! А он хохочет, заливается… Вечерами мы с ним на речку ходили, да Андрей Львович меня до самой воды на руках нёс. А в саду-то сколько сиживали, а яблоки собирали… Да что тут… Ведь и грамоте выучил меня, терпенья хватило! Я-то, дура, счастливая бегала, а уж как меня стращали девки-то! Вот, говорили, погоди, остынет к тебе барин, наплачешься! А он не остывает да не остывает… Вот истинный вам крест – чуть не женился на мне!

– Отчего ж не женился? – Вера произвела в уме нехитрый подсчёт. – Ведь в то время отец пана Команского уже умер… Некому было воспротивиться…