Венчание с бесприданницей

– О-о, mon dieu, мадемуазель Вера! Какое счастье, какое счастье! Вы приехали совсем? Навсегда? Да?! – И детские руки, накрепко схлестнувшиеся на её шее, и горячие всхлипы, и сдавленные требования не уезжать больше никогда-никогда-никогда…

Вера сама не помнила, как взлетела по лестнице на второй этаж в спальню Коли, и страшно исхудавший мальчик приподнялся в подушках ей навстречу:

– Вера Николаевна, вы… вы ведь не уедете больше?

– Никогда, Коля, мальчик мой, никогда!

Так и вышло. Они с мужем успели ещё съездить в Смоленск, в корпус, где учился старший сын Тоневицкого Сергей. Пятнадцатилетний подросток, щёлкнув каблуками, поцеловал Вере руку и, пряча в холодноватых глазах радость, чинно спросил:

– Могу ли я теперь называть вас маменькой, мадемуазель Иверзнева?

– Но, право, надо ли?.. – испугалась Вера.

– Ты обязан это делать, Серж! – отчеканил князь.

Серёжа весело, счастливо улыбнулся, и Вера растерянно улыбнулась ему в ответ. Новоиспечённая княгиня Тоневицкая была всего на восемь лет старше своего пасынка.

А на следующий день началась Крымская война. Князь Тоневицкий счёл невозможным отсиживаться в имении, когда все патриоты России должны стать в ряды солдат, и отбыл в действующую армию, бросив дела на старосту и молодую супругу. Он вернулся полтора года спустя: больной, жёлтый от лихорадки, с плохо затянувшейся раной в боку, которая на тряских смоленских дорогах не замедлила открыться снова.

– Как вы могли, Станислав Георгиевич, как вы могли!.. – Вера изумлялась собственным слезам и отчаянию, охватившему её при виде этого человека, которого она никогда не любила, но так отчаянно боялась теперь потерять. – Как можно было покинуть госпиталь, какое легкомыслие… Пускаться в дальний путь, не долечившись, не дав ране зажить… Боже, я уже послала в уезд за врачом, надеюсь…

– Пустое, Верочка, я умираю, – спокойно заметил князь. Его жёсткие, крупные черты уже заметно заострились. – И я ни о чём не жалею. Досадно, конечно, было так бездарно проиграть эту кампанию… Ну, тут русские сами виноваты. И покойным государем было наделано немало ошибок. На смертном одре я имею право это сказать. И не стоит плакать. Ты остаёшься моей вдовой, и Стрелецкое, и Гнатово, и дом в Петербурге, и дом в Смоленске – всё остаётся тебе. Насчёт приданого Аннет я уже отдал распоряжения. Сергею, как старшему сыну, остаются Бобовины, о Коле подумай сама. Лучше всего выделить ему Загорихино, там, правда, сплошная чересполосица с болотом, – но лес выше всяких похвал! Если он разумно распорядится всем этим…

– Станислав Георгиевич, умоляю, пожалейте меня! Ещё рано давать все эти распоряжения! Доктор прибудет утром…

– …когда я уже буду на столе. Верочка, это ведь не первая война в моей жизни и не первая рана. Господь и так был слишком любезен, позволив мне добраться до дома и увидеть напоследок тебя и детей. Я знаю, ты сделаешь из них достойных людей. Если будет совсем тяжело – обращайся к соседу, Андрею Команскому. Он мой старый друг и не оставит тебя. Последняя моя просьба к тебе: не торопись снова выходить замуж, пока не выдашь Аннет. Ей, может быть, тяжело… тяжело иметь другого отца. Венчайся с другим, только если Аннет сама будет этого желать.

– Я… я обещаю вам.

– Сними икону и поклянись.