Венедикт Ерофеев «Москва – Петушки», или The rest is silence

Я попал в тюрьму за то, что – как бы это сказать, – слишком люблю товарища Сталина, за то, что проявлял свою любовь в неположенных формах и… неуместно. Вот именно – неуместно. А в этом как раз и повинна водочка – Зеленый змий! Стоит мне выпить, и я уже не могу сдержать своих чувств. Вот как сейчас…

Он говорил, кротко улыбаясь, не замечая насмешливых взглядов, не слыша злых голосов: «Что он, псих или сука?», «Хлебнул на копейку, а выгребывается на рубль, пидор верноподданный»… «Чего ты свистишь, фрей недобитый, если кто дунет, что ты здесь одеколон сосал, тебе и Сталин не поможет!»[47]

Лев Копелев. «Горе от любви»

Употребление этого слова было нередким. Я слышала в Одессе, как мальчик лет пяти ругал своего товарища, с которым играл в паре в домино: «Пидер македонский!» Интересно, что и власть платила той же монетой: скульптор Эрнст Неизвестный рассказывает в мемуарах, как Хрущев, не сойдясь с ним в эстетических оценках, обвинял его в гомосексуализме[48]. Двусмысленно-активная роль государства в отношении собственных граждан, отраженная в текстах и фольклоре, показывает на редкость малосимпатичную картину социально-политической ситуации в стране. Таково утреннее впечатление от улицы, которую В. Е. проходит с чувством подступающей тошноты.

Шизофреничность сознания героя сказывается в болезненном количестве собеседников: голоса ангелов, Господь, озвученные контроверсии «сердца» и «рассудка», беседы с самим собой. На площади В. Е. слышит «ангелов». Для начала посланники Господа предлагают поберечь себя, не рассматривая слишком пристально окружающую действительность: «Зажмурься, чтобы не так тошнило…» (125). Ангелы направляют путь: «А ты вот чего: ты зайди в ресторан вокзальный. Может, там чего и есть. Там вчера херес был. Не могли же выпить за вечер весь херес!..» (125). И удивительная осведомленность, и стиль речи представителей небес настораживают исключительной заземленностью. Но действие развивается – как по библейскому канону: «Се, я посылаю ангела Моего перед лицом Твоим, который приготовит путь Твой пред Тобою» (Матф. 11: 10).

Голоса «ангелов» служат алкоголю. Ресторан – храм этого «Господа», место соборности. «Молнии Его освещают вселенную; земля видит и трепещет…» – сказано в Псалтири. Веничкин «Господь» является к нему «…весь в синих молниях» – горящее спиртовое пламя (131). Работники ресторана – «ангелы»: «…все трое в белом». Но суровый персонал самым неприятным образом разрушает Веничкины надежды. Вместо приветливого привратника у дверей торчит примитивный вышибала, рассматривающий жаждущего «прихожанина» «как дохлую птичку или как грязный лютик» (126). Вместо духовного пения слух оскорбляют светские арии. Вместо всеобщего примирения – угрозы: «Жди-жди… Дождешься!.. Будет тебе сейчас херес!» (127). В причастии отказывают с неслыханной грубостью: «Сказано же тебе русским языком: нет у нас хереса!» (127). «…Дом Мой есть дом молитвы» – сказано в Евангелии о храме (Лк. 19: 46). «Сущность молитвы заключается в сознании своего бессилия, глубокой своей ограниченности», – писал Розанов[49]. В привокзальном «храме» все происходит наоборот: