Венедикт Ерофеев «Москва – Петушки», или The rest is silence

Красочность и развлекательный характер книги достигаются Венедиктом Ерофеевым с помощью цитатной мозаики. Спонтанность повествования сочетается с богатым использованием духовных традиций и исторического опыта. Мистификации, пародии, травести, стилизации, гримасы, саркастические намеки, неожиданность комбинаций, обостренный скептицизм, доведение до абсурда затасканных банальностей – клубок, распутываемый читателем при соприкосновении с текстом «Москвы – Петушков». Причудливое внеканоническое сочетание гетерогенных элементов стиля и жанра, сюрреалистичность повествования и его всепроникающая ирония – все позволяет определить книгу Венедикта Ерофеева как гротеск.

Библейские цитаты, вкрапленные в текст, играют решающую роль в первой и четвертой частях. Придавая повествованию апокрифический характер, они определяют духовную драму героя, чья судьба сопоставлена с судьбой Иисуса Христа. Эффект достигается двойной: трагедия советского алкоголика приобретает вневременной размах, переплетаясь с вековым духовным и мистическим опытом, отраженным и обобщенным в библейских образах. Контраст и внешняя несусветность такого сравнения придают Веничкиной мистерии карнавальное значение и звучание. Государство, в котором происходит действие, – богоборческое не только по доктрине абсолютного атеизма, но по своей сущности. В отношениях с Богом существует навязанный извне разрыв, осложняющий трудный путь к вере. В «бездне» этого разрыва захлебывается водкой герой «поэмы». Три линии: судьба героя от «Гефсиманского» рассвета до распятия, отношения Отца и Сына, отраженные в любви к запетушинскому малышу, и символизирующая греховное падение чистая и прекрасная женщина – составляют содержание религиозного, мистического конфликта книги. Все три сходятся к последнему решающему вопросу: о воскресении. Ответ на него страшен: трагедия необратима, жизнь погружается в хаос, герой гибнет навсегда в одиночестве и безгласности. Отношение и связь «Москвы – Петушков» с Евангелием в этих главных сюжетно-идейных пластах – гипертекстуальны. По всему тексту щедро рассыпаны цитаты Ветхого и Нового Заветов. Вопрос, уже поставленный во введении, который остается открытым к концу анализа текста: является ли, например, эпизод изгнания из вокзального кабака невольной реминисценцией Евангелия или сознательно продуман автором в соотношении с новозаветным текстом? В итоге можно сказать, что воздействие на текст библейских источников придает «поэме» Венедикта Ерофеева мистическое значение и трагическое звучание, сюрреалистически заостряя самоиронию, сарказм, парадоксальность и сатирический характер повествования.

Роль и функции литературных цитат в тексте «Москвы – Петушков» чрезвычайно разнообразны. Влияние трех русских писателей можно определить при этом как наиболее могучее: Достоевский, Гоголь, Розанов. Постановка «последних вопросов», мучительность отношений с Богом, взаимосвязь отца и сына, взятая в самом широком религиозном аспекте и доведенная до экзистенциальной трагедии, узел самоубийства, бессмертие души, Воскресение, тема исповеди без покаяния, описание последних моментов сознания, тема неуместности и не-благообразия жизни – великие темы Достоевского, определившие направление русской литературы и философской мысли и нашедшие прямое отражение в книге Венедикта Ерофеева. Влияние Гоголя сказывается особенно ярко в следовании традиции реалистического гротеска, введенной им в русскую прозу. Генетические корни уходят в средневековую живопись. Можно вспомнить произведение, которое является общепризнанной вершиной реалистического гротеска, – «Нидерландские пословицы» Питера Брейгеля Cтаршего. Бросается в глаза динамизм картины, беспокойная лестничная перспектива, странная переменчивая игра освещения. «Нидерландские пословицы» охватить одним взглядом невозможно. Полотно нужно рассматривать, двигаясь от фигурки к фигурке, от сценки к сценке. Этот переход может быть тем глубже, серьезнее и интереснее, чем больше знает о реалиях и сюжетах вглядывающийся в него зритель. Форсированное сопоставление сюжетов, гиперболическая стилизация и карикатурность образов, сюрреалистичность деталей – приемы, для которых путешествие – идеальный литературный жанр. Они использованы в «Мертвых душах» Гоголем, проявлявшим чрезвычайный интерес к нидерландской живописи этого рода, и опосредованно – Венедиктом Ерофеевым в «поэме» «Москва – Петушки». Связь с Розановым сказывается в неожиданном сопоставлении реальности и мистических мотивов, в сочетании осознания космического трагизма жизни и острого, подчас сатирического взгляда на повседневность, в постановке вопроса о выборе между Добром, Злом и Покоем. Уместно вспомнить слова философа: «Я не хочу истины, я хочу покоя»[250]. Родство с Розановым, любимым философом писателя, высказано в эссе «Глазами эксцентрика». Приведем данную В. Ерофеевым характеристику: