Было слишком поздно идти стучаться в дом сенатора. Я так же не смог возбудить в себе желание посетить кого-либо из своей родни. Вместо этого ноги понесли меня к северу. Гортензии всегда производили впечатление, что в их доме жизнь не затихает допоздна. Мои извинения Сабине Полли и Гортензии Атилии, без всякого сомнения, были бы приняты, объясни я им причину бездействия в последние несколько дней. Кроме того, мне нужно было выяснить у дам, не происходило ли чего-нибудь после моей встречи с Гортензием Новом за обедом у Северины.
В этот час весь район Пинция был оживлен. Днем эти частные дворцы казались довольно тихими. Ночью в домах и садах жизнь била ключом. Контракты, связанные с бизнесом и удовольствиями любого рода (законными или нет), обсуждались на этом элегантном холме. Некоторые уже были подписаны и заключены. Один из них касался и меня.
От Форума до Пинция путь, в обход бомжей, дешевых шлюх и счастливых пьяниц, занимает пол-часа. В то время, как я свернул с Фламиниевой дороги, еле заметное изменение преобразило Рим. Фиолетовый оттенок исчез с небес, оставив только серость и тревожную атмосферу. Настало время, когда добрые люди расходятся по домам, а недобрые начинают свою игру. Изменилось и мое настроение. Я скользил, держась середины улиц, я был все время начеку, и я жалел, что был без ножа.
В сторожке Гортензиев было пусто. Я прошел через сад, дважды осматривая каждый встречный темный куст. Рядом с домом факелы были воткнуты вдоль подъездной дорожки, некоторые еще горели, часть наклонились и дымили, а большинство уже потухли.
Было понятно, что семейство развлекается. Парадная дверь была распахнута, и в приемном зале горели лампы. Я смог почувствовать запах духов, которыми обрызгали приглашенных на ужин гостей – это был легкий, но приторный аромат роз, который мне кажется слишком похожим на запах тления. Но не было слышно ни музыки, ни чьих либо голосов. Затем из-за занавески показалась стайка слуг, беспечный вид которых говорил, что они остались без присмотра.
Один дурачился с бубном, другой потягивал вино прямо из горлышка золотого кувшина, то и дело капая на тунику. Они заметили меня, а я, в свою очередь, узнал среди них праздношатающегося Гиацинта, тощего раба, который в самом начале принес мне заказ. Как и на других, на нем была туника, с большим количеством орнамента, чем самой ткани; вульгарная смесь из ярких волнистых узоров, должно быть ливрея дома Гортензиев – ночью, как эта, невыносимо тяжелая и жаркая.
– Гляжу, вы тут развлекаетесь, – сказал я.
– Добро пожаловать, гость! Ходят слухи, что ты в тюрьме…
– Злобные сплетни! По какому поводу вечеринка – что-то особое?
– Просто ужин со старым знакомым.
– Деловая встреча или развлечения ради?
– Деловая…
Я должен был догадаться. В этом доме все посвящено делам.
– …У тебя назначена встреча? Поллия и Атилия обе легли спать.
Я усмехнулся:
– Мне не хватит храбрости беспокоить их в спальне!
Один из рабов захихикал.
– Можно позвать кого-нибудь из мужчин, – добавил Гиацинт.
У меня не было никаких отношений с Крепито и Феликсом. Возможно, было бы полезным поговорить с Новом, но если я хотел добиться чего-то большего, чем непринужденная болтовня за ужином, я должен был встретиться с ним наедине.
– Северина сегодня здесь, Гиацинт?
– Она была тут с полудня, но в последнее время я ее не замечал.
Кто-то сказал:
– Ее носильщики ушли; должно быть, она уехала.
– Могу ли я встретиться с Новом?
Молодой парень вызвался сходить узнать.
Рабы все еще перебрасывались шутками между собой, и им хотелось, чтоб я ушел. По счастью, ожидание не было долгим; парень вернулся и сказал, что Нова нет ни у себя, ни вместе с Феликсом и Крепито, хотя те и ожидали, что он присоединится к ним за бокалом вина поздним вечером.
Рабы потеряли ко мне интерес, но после того, как я зашел столь далеко, возвращаться ни с чем, было для моих натертых мозолей слишком обидно.
– Должно быть, с Новом что-то случилось, и он где-то тут!
Человек с золотым винным кувшином рассмеялся:
– В последний раз, когда я его видел, он согнулся и быстро бежал!
– Что-то из еды не пошло ему впрок?
Это была душная ночь. Моя туника неприятно облепила мои шею и грудь.
– Возможно, ее количество! – усмехнулся любитель вина. Я вспомнил жадность, с которым Нов, демонстрируя дурные манеры, вылизывал блюдо.
– Когда ты видел его бегущим?
– Около часа назад.
Я посмотрел на Гиацинта:
– Может он в уборной лежит отрубившись, или блюет?
Рабы обменялись поскучневшими взглядами.
– Может ли он позвать кого-нибудь, если с ним случится приступ болезни?
– Только затем, чтоб наорать, мол оставьте его в одиночестве. Он предпочитает уединение, если ему поплохеет от обжорства… – человек с кувшином был едким социальным сатириком, – …Во всяком случае, ты ему не очень то и поможешь; срать – это дело, которое и богачам приходится делать самим…
Гиацинт, который молчал, наконец вернул мне задумчивый взгляд.
– Посмотреть вреда не принесет, – сказал он.
Остальные отказались приложить усилия, так что поиски остались Гиацинту и мне.