Венера на половинке раковины. Другой дневник Филеаса Фогга

К началу истории – среде второго октября 1872 года – у мистера Фогга, судя по всему, не было никаких родственников. Он проживал в доме номер семь на Сэвил-роу со своим единственным слугой. У Фогга имелись знакомые, но ни одного близкого друга. Его единственными развлечениями были прогулка от дома до Реформ-клуба, чтение газет и игра в вист. По словам Верна, жизнь Фогга в течение многих лет была похожа на движение маятника на часах. На самом деле, под «многими годами» подразумевалось всего четыре: с 1868 по 1872. Но всем казалось, что он стал чем-то вроде местной достопримечательности – молочного фургона или даже дома, настолько он «врос» в окружающую его действительность.

Фогг требовал, чтобы воду для бритья ему нагревали до восьмидесяти шести градусов по Фаренгейту. Тем утром его слуга Джеймс Форстер принес воду в строго назначенное время – в девять часов тридцать семь минут. Он поставил кувшин перед умывальником, и мистер Фогг достал из воды термометр, который показывал температуру в восемьдесят четыре градуса. Подобная оплошность не имела оправданий. У слуги было не так много обязанностей, но выполнять их ему надлежало с особой точностью и аккуратностью. Он должен был будить своего господина точно в восемь утра. Двадцать три минуту спустя ему нужно было принести на подносе чай и тосты. Верн ничего не говорит о том, что еда должна была иметь определенную температуру, но можно предположить, что подобные требования все же предъявлялись. Через десять минут Форстер забирал поднос. После этого ему оставалось только подать господину воду для бритья в девять тридцать семь, а затем – без двадцати десять – помочь одеться.

В одиннадцать тридцать, ни секундой раньше или позже, мистер Фогг выходил из дома и возвращался, только когда все часы Лондона показывали полночь. В отсутствие господина у слуги было не так много дел. Он прибирался по дому, раз в неделю приглашал домработницу, заботился о том, чтобы одежда господина всегда была чистой и отглаженной, убирал постель, оплачивал различные счета и тому подобное. И если не считать совершенно нечеловеческих требований к соблюдению расписания, то Джеймс Форстер большую часть времени был предоставлен самому себе.

Или нет?

Почему, например, Форстер принес воду для бритья, которая оказалась на два градуса холоднее, чем требовалось? Ведь ему только и нужно было, что проверить термометр. Почему же он не поступил подобным образом, хотя знал, как это важно?

Объясняется это следующим образом: он проверял термометр. Мистер Форстер подождал, пока температура опустится до восьмидесяти шести градусов, и только после этого вынес воду из кухни. Он хорошо знал, что когда доберется до спальни на третьем этаже, температура воды окажется ниже необходимой. И совершенно не огорчился после того, как мистер Фогг сообщил ему об увольнении.

Скорее, это мистеру Фоггу следовало расстраиваться, ведь метроном его жизни сбился с заданного темпа. Внезапно все пошло не так. И хотя мало кого потревожит разница температуры воды для бритья всего лишь в два градуса, но мистер Фогг отнесся к этому очень серьезно. Однако безмятежное выражение его лица почти не изменилось. Только брови приподнялись, словно крылья птицы, привыкшей парить в воздухе всю свою жизнь и лишь изредка с неохотой взмахивающей ими. Затем брови опустились, и Фогг произнес холодным, но совершенно лишенным гнева голосом:

– Вы уйдете, как только я найду нового слугу. Обратитесь в соответствующее агентство для поиска преемника, а я побеседую с соискателями. Ради этой цели я готов задержаться.

Форстер ответил:

– Да, сэр. Очень хорошо, сэр. Могу ли я попросить у вас рекомендацию?

– До этого момента я был доволен вашей работой, – сказал мистер Фогг. – И я, безусловно, готов это подтвердить перед любым вашим предполагаемым нанимателем. Но я также должен буду четко объяснить, почему мне пришлось отказаться от ваших услуг.

Мистер Форстер на это ничего не ответил, но наверняка подумал, что мало кто из нанимателей сочтет разницу в два градуса по Фаренгейту столь серьезной, а то и вовсе достойной упоминания провинностью.

В конце разговора ни один из них не улыбнулся, хотя и трудно было понять, как они от этого удержались. Беседа эта проходила без свидетелей, и никто не мог увидеть или услышать их, однако они оба не теряли бдительности. И если бы выяснилось, что где-то спрятана камера или подслушивающее устройство, то ничего предосудительного в любом случае не удалось бы зафиксировать. Разумеется, в 1872 году такие устройства еще просто не существовали.

Или все же существовали?

Как насчет едва слышно жужжания, которое можно было услышать в этом доме, когда все обитатели молчали? Чем это можно было объяснить? И что насчет большого зеркала в комнате мистера Фогга? Возможно, стекло в нем было односторонним и за ним скрывалось оборудование, достаточно передовое даже для 1972 года?