Реплика Джанетт. Она возвращается от соседей – ходила поболтать с Тилли. Херб Рейли, занятый своими мыслями, поднимает голову. Странно, он ни с кем не делился своими идеями относительно Смитти – даже с женой, – хотя и очень хотелось. Он вспоминает все случаи, когда на женщин оказывали давление только из-за их пола: вспоминает ту девицу, которая попалась под горячую руку после заседания Лиги женщин-избирателей, и кое-кого еще на конференции библиофилов, а потом – терки на заседании местного родительского комитета (хотя Херб, как отец пятилетки, еще далек от того, чтобы быть активно в них вовлеченным). Но он изрядно напуган. Свинья Смитти или нет – такого серьезного клиента нельзя упустить. Все остальное – побоку!
Хотя Херб пока не может осмыслить проблему во всей ее полноте – она слишком обширна и все здесь далеко от полной ясности. Он удивлен тому, насколько слова Джанетт созвучны его мыслям, он не уверен, стоит ли считать Смитти свиньей. Свинья среди людей – разумеется, свинья – кто же еще? Но свинья среди свиней – это нормальный, ничем не выдающийся человек.
– И что он такого натворил? – спрашивает Херб.
– Сходи сам, он тебе покажет, – отвечает Джанетт. – Тилли в бешенстве.
– Не понимаю, о чем ты говоришь, милая.
– Прости, дорогой. Он повесил плакат в игровой комнате.
– Призывает голосовать за демократов?
– Значительно хуже. Увидишь.
– И что дальше, Филос?
– Дальше? Внимательно посмотри на себя.
Произнося эти слова, Филос улыбнулся и уточнил:
– На себя как представителя определенного сообщества. Ты не сможешь оценить Ледом вне контекста. А контекстом станет иная культура, в данном случае, твоя.
Чарли покачал головой и произнес:
– А мне кажется, я могу. Во-первых…
Но Филос перебил его:
– Ты думаешь?
Это означало: «Заткнись и подумай как следует!».
Они подходили к Первому научному центру – их экскурсия в Первый детский заканчивалась. Несколько раздраженно Чарли заявил:
– О своей культуре я знаю достаточно, чтобы…
– Неужели? – перебил его Филос, и в словах его звучали насмешливые нотки.
Чарли окончательно вышел из себя.
– Если ты думаешь, что это не так, давай! – сказал он.
– «Давай» что?
– Просвети меня!
– Хорошо, – отозвался Филос, нисколько не обиженный горячностью Чарли. – Сделаем это при помощи церебростиля. Будет быстрее, легче и с большей детализацией. К тому же так ты не сможешь ни спорить, ни перебивать.
– Я и не собирался.
Филос покачал головой:
– А в принципе, должен бы – и спорить, и перебивать. Речь пойдет прежде всего о культуре секса. Не было в истории человечества предмета, до такой степени противящегося объективному анализу. По поводу истории и тех мотивов, что стояли за историческими событиями, написаны бесчисленные тома, но секс среди этих мотивов не упоминается почти никогда. Эти тома лежали на рабочих столах у миллионов студентов, и те принимали сказанное в них за правду; а многие из этих студентов потом сами становились профессорами, и продолжали тупо проповедовать то, что там написано, несмотря на то, что уже были открыты факты, подтверждающие важность сексуальных мотивировок в жизни человека, который через призму сексуального интереса интерпретирует мир, в котором живет, а также наполняет сексуальными референциями как свои мысли, так и речь. Для большинства история, в силу присущей человечеству тупости, остается сборником анекдотов о странных личностях, которые совершали какие-то дикие поступки, подчинялись неким нелепым страстям, совершенно не связанным с их сексуальным поведением, которое в реальности и составляло подоплеку всего, что они думали и делали. Кстати, это поведение породило не только историю, но и историков, а также саму ту слепоту, что отличает историка, не учитывающего важность сексуального поведения человека в истории человечества. Впрочем, нам лучше поговорить об этом после курса церебростиля, а не до него.
– Ну что ж, – отозвался Чарли, – тогда приступим.
Они обошли здание Первого научного и сели на метро, которое перебросило их к Первому медицинскому. Там, пройдя по уже знакомым коридорам нижнего уровня, они совершили головокружительный взлет на один из верхних этажей и оказались в холле размером не меньше зала ожидания железнодорожного вокзала. Зал был наполнен уже знакомыми Чарли мелодичными аккордами и негромким шумом голосов, но более всего Чарли поразила живописная группа из двух совершенно одинаково одетых ледомцев, каждый из которых держал на коленях по спящему ребенку и одновременно нянчил другого.
– Чего они все ждут? – спросил Чарли.
– Мне кажется, я тебе говорил – каждые двадцать восемь дней они являются на осмотр.
– А почему?
– А почему бы и нет? Ледом невелик; население его составляет не больше восьмисот человек, и, чтобы добраться до Первого медицинского, тому, кто живет дальше всех, понадобится какая-то пара часов. Любое оборудование у нас есть, так что почему бы и не провериться?
– Насколько тщателен осмотр?
– Весьма тщателен.
В коридоре под самой крышей здания Филос остановился перед дверью.
– Приложи ладонь, – предложил он Чарли.
Тот приложил, но ничего не произошло.