Венера Прайм

Хокинсу пришло в голову, что на мемуары тех, кто действительно был на месте этого величайшего в истории человечества события, будет большой спрос, в том числе и на его собственные. Конечно, близость Рэндольфа Мэйса побуждала мечтать о славе.

Может быть, его сон пытался ему что‑то сказать? Пока он все равно не заснет, не помешает начать делать кое‑какие личные заметки. Он потянулся за своим диктофоном, включил его и начал шептать. Он начал с того места, где кончился его сон.

Вот Мэйс и Марианна проснулись и заговорили с присутствующими. В основном говорил Мэйс. Поскольку в клинике было мало места, я наблюдал за разговором на мониторе в кают‑компании и это было хорошо, поскольку сомневаюсь, что смог бы удержать руки от горла Мэйса. Эта телевизионная персона довольно хорошо известна, но в жизни он выглядит гораздо хуже, чем на экране. – Высокий, довольно мертвенно‑бледный человек с редеющими волосами. В общении с другими добродушный. Но это добродушие поверхностное, чисто профессиональное. В глубине же души он плотояден.

– Полагаю, это такой же большой сюрприз для вас, как и для меня, – заявил Мэйс нам так, как будто он просто явился на обед чуть раньше оговоренного срока. – Я думаю, вы уже знаете, что это моя…

Была только малейшая пауза перед следующим словом Мейса, но это было более, чем достаточно, чтобы заставить меня покраснеть.

– …помощница, Марианна Митчелл.

– Мы, конечно вам рады,  произнес профессор с невозмутимым лицом, срывая свою неискренность. – И что же случилось? Масса неприятностей, очевидно. Почему бы вам не рассказать нам об этом?

Мэйс начал рассказывать нам историю скромного героизма – о своих Геркулесовых усилиях наладить неисправную программу системы маневрирования капсулы, в надежде обеспечить мягкую посадку на Амальтею. Мы уже знали, что это ложь. И, без сомнения, Мэйс знал, что мы знаем, что он лжет, но он ничего не мог с этим поделать, так как прекрасно понимал, что бортовые самописцы фиксируют каждое его слово и что все, что он скажет, может быть использовано против него на неизбежном расследовании катастрофы Космическим Советом.

Профессор вежливо не перебивал его. Когда Мейс наконец выдохся, я ждал, что Форстер разоблачит его ложь, но вместо этого профессор сказал:

– К сожалению, мы не скоро вернемся на Ганимед, а Амальтея все еще находится на карантине, объявленном Космическим Советом. Так что, боюсь, вы застряли здесь с нами надолго.

Мэйс изо всех сил старался выглядеть подавленным этой новостью.

– Но когда и если вы будете в состоянии, мы будем рады любой помощи, которую вы и мисс Митчелл окажете нам, (вы можете себе представить мое потрясение, когда я услышал это), потому что, видите ли, сэр Рэндольф, мы недавно сделали совершенно необыкновенное открытие.

Я взглянул на Марианну,  пристегнутую ремнями и системой жизнеобеспечения. Она была такая же голая, как в день своего рождения, – факт, о котором я бы не упомянул, если бы не мое острое осознание того, что Мэйс парил в том же виде рядом с ней. Что‑то атавистическое шевельнулось во мне. Мне захотелось прикрыть ее чем‑нибудь. Я  решил завоевать ее вновь.

Хокинс сделал паузу, чтобы вытереть вспотевшее лицо, и затем продолжил нашептывать:

То, что говорил профессор, не соответствовало действительности. При любых других обстоятельствах, учитывая то, на что мы наткнулись, мы были бы рады дополнительной помощи, но сэр Рэндольф Мэйс был змеей, и профессор это знал. И оставался вопрос, как на законных основаниях отказать ему в доступе к связи.

Как только мы собрались в кают‑компании, вне пределов слышимости людей в клинике, Форстер сказал:

– Они могут идти, куда хотят, и записывать, что хотят. Но они ничего не заберут и ничего не передадут до того, как мы вернемся на Ганимед.

– Я не вижу, как мы сможем помешать, если он попытается починить рацию в своей капсуле? Тем более, что на самом деле, она не сломана. – Сказал Мак‑Нейл в своей обманчиво вялой манере и было понятно , что он что‑то замышляет.

– Об этом не может быть и речи, – с удовольствием ответил Форстер. – Я на тебя надеюсь. Он не сможет ее починить.

Я все еще терзался мыслями о Марианне, но в этот момент включился в разговор:

– Неужели мы даже не сообщим Ганимеду, что с ними случилось?

Фостер позволил себе намек на улыбку:

– Нет, Билл, я подозреваю, что у нас тоже произойдет сбой связи – такой же, как у капсулы сэра Рэндольфа. К сожалению, через день или два снимут карантин и мы больше не будем находиться под защитой Космического Совета. И если мы сумеем задержать вмешательство внешних сил, у нас будет возможность получше узнать наших гостей.

После этих слов в моей голове прозвенело: новые возможности – Марианна и я, и без связи с внешним миром…

Но Форстер еще не закончил, у него был еще один туз в рукаве.

– Но прежде чем мы потеряем связь с остальной Солнечной системой, я зарегистрирую заявку на Амальтею. Она поступит на Ганимед, а потом в Манхэттен, Страсбург и Гаагу, прежде чем Мэйс и его… хм… ассистент освободятся от медицинского снаряжения.