Венера Прайм

– Есть еще вопросы, инспектор? – Когда она утвердительно кивнула, он указал на стул и взял другой для себя. – Тогда нам лучше устроиться поудобнее.

Спарта села. С минуту она молча смотрела на него. Цвет лица Мак‑Нила заметно улучшился, и хотя он выглядит изможденным, но, похоже, не потерял мышечного тонуса. Даже после нескольких дней почти полного голода его руки выглядели мускулистыми.

– Мистер Мак‑Нил, знаешь, просто поразительно, сколько всего можно узнать, к примеру, из черного ящика «Стар Куин».

Мак‑Нил затянулся сигаретой и посмотрел на нее. Его доброжелательное выражение лица не изменилось.

– Микрофоны ловят каждое слово, произнесенное на летной палубе. То, что я услышала, подтвердило ваш рассказ о происшествии во всех деталях.

Мак‑Нил поднял бровь:

– Едва хватило бы времени просмотреть записи в реальном времени за пару недель, инспектор.

– Ты прав. Тщательная проверка займет месяцы. Я использовала алгоритм, который определяет области максимального интереса. Сейчас я хочу поговорить о последней дискуссии, которая состоялась в кают‑компании.

– Не уверен, что припомню дословно…

Она наклонилась вперед:

– Даже несмотря на то, что в жилых помещениях нет микрофонов главный бортовой самописец может восстановить точные слова.

Выражение его лица по‑прежнему не изменилось, но черты почти незаметно напряглись. Она знала, что он думает, не блефует ли она.

Сейчас он поймет, что нет:

– Вы только что вместе обедали. Грант подал вам кофе – он был горячее, чем обычно. Он развернулся и направился в коридор. И тогда ты его спросил, это твои точные слова:

– Куда спешишь? Я думал, мы собирались кое‑что обсудить.

Последний намек на расслабленность покинул глаза Мак‑Нила. Он раздавил сигарету, его мясистые щеки затряслись.

– Ну, мистер Мак‑Нил, – мягко сказала Спарта, – нам с тобой есть что обсудить?

На мгновение показалось, что он смотрит мимо, в пустую белую стену позади ее головы. Затем его взгляд снова сфокусировался на ее лице. – Он кивнул:

– Да, я расскажу тебе все, только прошу  об одном чтобы, выслушав меня (если будешь согласна с моими доводами), ты стерла запись этого разговора.

– Я буду иметь это в виду.

Мак‑Нил глубоко вздохнул:

– Тогда вот вам вся правда, инспектор…

Грант уже добрался до центрального коридора, когда Мак‑Нил негромко окликнул его:

– Куда спешишь? Я думал, мы собирались кое‑что обсудить.

Чтобы остановить свой полет, Грант схватился за дверной проем и медленно, недоверчиво обернулся. Инженеру полагалось уже умереть, а он удобно сидел, и во взгляде его читалось что‑то непонятное, какое‑то новое, особое выражение.

– Сядь! – резко сказал Мак‑Нил , и с этой минуты власть на корабле как будто переменилась.

Грант подчинился против воли. Что‑то здесь было не так, но он не представлял, что именно.

После длившейся целую вечность паузы Мак‑Нил почти грустно сказал:

– Я был о тебе лучшего мнения, Грант.

Грант обрел наконец голос, хотя сам не узнал его.

– О чем ты? – просипел он.

– А как ты думаешь, о чем? – В тоне Мак‑Нила едва слышалось раздражение. – Конечно, об этой небольшой попытке отравить меня.

Итак, для Гранта все кончилось. Но ему было уже все равно. Мак‑Нил сосредоточенно разглядывал свои ухоженные ногти.

– Интересно, – спросил он так, как спрашивают «который час», – когда ты принял решение убить меня?

Гранту казалось, что все это происходит на сцене – в жизни такого не могло быть.

– Только сегодня, – сказал он, веря, что говорит правду.

– Гм‑м… – с сомнением произнес Мак‑Нил и встал.

Грант проследил глазами, как он направляется к аптечке и отыскивает маленький пузырек. Тот по‑прежнему был полон: Грант предусмотрительно добавил туда порошка.

– Наверно, мне следовало бы взбеситься, – тем же обыденным тоном продолжал Мак‑Нил, зажав двумя пальцами пузырек. – Но почему‑то это не так. Может быть, потому, что я никогда не питал особых иллюзий относительно человеческой натуры. И я ведь, конечно, давно заметил, к чему идет дело.

Только последняя фраза полностью проникла в сознание Гранта:

– Ты… заметил, к чему идет?!

– О боже, да! Для настоящего преступника ты слишком простодушен. А теперь, после краха твоего маленького замысла, положение у нас обоих неловкое, ты не находишь?

Сдержаннее оценить ситуацию было невозможно.

– По правилам, – задумчиво продолжал инженер, – я был должен сейчас прийти в ярость, связаться с Венерой и разоблачить тебя перед властями. Но в данных обстоятельствах это лишено смысла, да и ярость мне никогда по‑настоящему не удавалась. Ты, конечно, скажешь, что это из‑за лени, но я считаю иначе. – Он криво усмехнулся. – О, твое мнение, обо мне, мне известно – с присущей тебе аккуратностью ты четко определил, что я за тип, нет разве? Я слабохарактерен и распущен, у меня нет понятия о нравственном величии, да и вообще о нравственности, и мне ни до кого нет дела, я люблю только себя… Что ж, не спорю. Может быть, на девяносто процентов все так. Но какую огромную роль играют оставшиеся десять процентов, Грант! По‑крайней мере для меня.