Венера в мехах

Телесная красота, конечно, имеет значение, если она в соединении с красотою душевной. Но в настоящем случае не более ли виновато воспитание, данное существу, столь щедро одаренному природою? Неужели нельзя было углубить его? Но я опять философствую. Итак, нынче ночью… – Я совсем не свой, будь снисходительна ко мне. – До сих пор я постоянно видел Анатоля в его черном русском костюме, широкие складки которого лишь давали мне возможность отгадывать стройность его стана. Нынче ночью он в первый раз вышел ко мне в платье нынешнего узкого покроя, сделанном из синего бархата, – это мой любимый цвет. В этом виде он живо напоминал шаловливого пажа времен Людовика XIV; когда он подошел ко мне и бархат, прижимавшийся к его талии, приятно зашелестел, – тогда я в первый раз со всей силой почувствовал таинственное действие чувственной красоты. Чтоб скрыть свое волнение, я схватил книгу, лежавшую между подушками дивана. Анатоль заметил это, бросился в мои объятия и старался вырвать у меня книгу. Мы боролись с минуту, однако я почувствовал, как нежная, почти девственная грудь прижалась к моей, кровь бросилась мне в голову, но книга осталась в моих руках; чтоб спастись, я стал перелистывать ее. Анатоль откинулся на диване и, пристыженный, закрыл лицо свое руками, но немного погодя, видя, что я читаю, он стал плутовски поглядывать на меня промеж пальцев. А я – я пал к его ногам и осыпал поцелуями его руки; я пылал, дрожал, – но вдруг луч торжества блеснул в его гордых голубых глазах; это привело меня в себя; я встал и подошел к фортепиано.

25 мая

Дорогая мать.

Не знаю, с чего мне начать, чтоб рассказать тебе все случившееся. Быть может, в твоих глазах это покажется незначительным, а между тем оно так важно для моего счастья, даже для всей остальной моей жизни! Прошу тебя об одном: не осуждай меня прежде, чем выслушаешь до конца. Целая пропасть, ничем не пополнимая, лежит между вчерашним и сегодняшним днями.

Когда я нынче ночью всходил по лестнице и проходил коридор, отделявший меня от Анатоля, сердце мое сильно билось, и я опять почувствовал, ках сильно люблю его, как все неестественное, поэтическое и чистое в нашем союзе, как вся эта атмосфера цветочного аромата и лунного света стали необходимы мне. «У Анатоля есть свое темное пятно, но ведь и ты сам не без пятна, оттого-то вы никогда и не расстанетесь», – подумал я про себя.

Я так мягко был настроен, так примирительно; в этот момент я готов был простить Творцу созданный им мир, Клопштоку – Мессию, Вагнеру – теорию новой оперы. Так вошел я в зал, совершенно темный, нет, не вполне темный. Между портьерами, закрывавшими соседнюю комнату, пробивался луч света, а самые портьеры как бы пылали с другой стороны.

«Анатоль! – закричал я. Никто не отвечал. – Анатоль!» Какой-то ужас внезапно охватил мою душу; то было предчувствие, что я более не увижу его. Но тут я услышал знакомый серебристый смех за занавесом. Я быстро приблизился к двери – и что же?.. Две женские руки обвили мою шею и нежные уста запылали на моих!.. Княгиня Надежда висела на мне в целом облаке кружев, с распущенными великолепными волосами. Я задрожал от восторга и ярости; теперь, когда соблазнительная женщина лежала на груди моей, когда я чувствовал, что люблю ее, что она волнует все мои чувства, я увидел, что она только вела со мною легкомысленную игру, – и я поспешно освободился из ее объятий.

«Итак, это ловушка! – воскликнул я. – Маскарадная шутка, и вы думали, что настала минута захлопнуть эту ловушку, но вы ошиблись, княгиня, я не способен быть рабом женщины». – «Гендрик! В своем ли ты уме, – вскричала княгиня, – я люблю тебя, я хочу быть твоей, только твоей!» – «О! Я верю вам; сумасбродный Платон любит разнообразие, – отчего же и нет? Но прежде вам следовало бы уничтожить все мои святые мысли и лучшие чувства и уже тогда сделать из меня своего любовника. Боже мой! Я молод, я влюблен в вас, по уши влюблен, если вам приятно это знать, я ухаживал бы за вами, если б вы кокетничали со мной, но я никогда не прощу вам вашей комедии, и она-то и будет причиною нашей разлуки…» – «Гендрик! Ради бога!..» – вскричала она. – «Прощайте».