Венец

Дальше вариации от Чарли Чаплина:

— Ой, извините. (Я — Бастию. Тот держится за разбитое лицо, на котором уже течёт кровь из губ). Ты чего звал? (Я — Чарджи. Поворачиваюсь к иналу и бью Бастия по уху задним свесом иконы). Ах! Я такой неловкий! (Снова поворачиваюсь, пытаясь одновременно снять доску с макушки. Спотыкаюсь на дощатом полу и врубаю торцом иконы в закрытое рукой лицо ошарашенного берендея. Тот отшатывается, его сапоги со шпорами цепляют пол, он летит навзничь. Вся парадная упряжь на нём звякает, брякает и раскатывается по залу).

Наконец, подскакивает моя молодёжь, принимает икону, оттаскивает и прислоняет к стенке возле наших мест за столом. С другой стороны пара джигитов кидается к Бастию, пытаются его поднять, тот расшвыривает их, рычит, разбрызгивая кровавые сопли, возится на полу как здоровенный чёрный навозный жук.

— Чарджи, чего он хотел?

— Насмехался. Над торками, с которыми я разговаривал. Говорил, что когда вернётся на Рось, накажет их плетями. За то, что сидят за одним столом со мною, с изгоем, лишённым воды и огня.

«Лишить воды и огня» — обычная формула изгнания у многих народов. Древние римляны так своих приговаривали. Почему у торков похоже? — Нет, они не с Тибра стибрились, но мозги тоже имеют.

— Да ему-то какое дело?

— Берендеи считают себя старшим народом на Роси. Хранителями древних законов. Судьями над остальными племенами.

Тут Бастий, наконец, выковырялся с пола и выхватил саблю.

Надо заметить, мы не в церкви — в храме мечи оставляют за порогом. В тереме… как хозяин скажет. Здесь не сказали, все присутствующие — с длинномерным на поясах. Типа: собрание витязей с богатырями, все при полном параде.

Он свою железяку выдернул — и вокруг волной ш-ш-ш. Бастий уже понял, уже просто стоит не шевелясь с поднятой саблей, а вокруг всё новые и новые клинки поднимаются. Две сотни, не считая прислуги и охраны. Столько в такой толпе просто вытащить и никому ничего не отрезать — уже чудо.

Откуда-то из-под стола вдруг вопль. Перепивший и заснувший там вояка выдирается, запутавшись в скатерти, роняя посуду, и, не имея сил разлепить глазки, вопит:

— Поганые? Вороги? К оружию! Рубай гадов!

Народ, в немалой части своей, уже притомился, с утра-то празднуючи. Соображает тяжело. Но выучку не утратил. Командуют «Рубай!»? — Сща порубаем. Только сообразим кого. Какая мне тут больше всего морда не нравится?

Тут, как раз, и набежали поганые. В смысле: кипчаки Асадука. Причём — лучники. Какой эффект будет от применения степного составного реверсивного лука в закрытом помещении по бездоспешной, сидящей, пьяной толпе…? — Ёжики, игольчатые насквозь, закусывающие, рядами.

Андрей что-то сыну сказал, тот поднялся во весь свой рост и, с видимым напряжением и явным удовольствием, принялся командовать. Типа: всем сесть, выдохнуть ить вас колбасить троекратно через колено, мечи в ножны, отбой воздушной тревоги, покурить и оправится, места согласно купленным билетам, переходим к водным процедурам…

Пока это происходит, до Бастия, видимо, дошло, что он снова нарывается на прежние грабли: с саблей против закона. Убирает саблю и требует суда. Надо мной.

— Государь! Сей злодей напал на меня злоумышленно и бил святой иконой по лицу. Выбил зуб и разбил в кровь нос. За то прошу взыскать виры, как в Законе Русском указано.

Я — в восторге! Никогда не считал степняков тупыми. Очень даже могут учиться. Даже ихнее ханьё.

Хорошо формулирует. Советничек возле него трётся. Причём — не из берендеев. Полагаю, что вышгородский. Или смоленский. Что, впрочем, одно и тоже — из людей Попрыгунчика.

Зал затихает. Боголюбский неотрывно смотрит на нас. Я, конечно, виноват. Но не в предумышленном. И вообще, видит же — человек с грузом идёт. Да любой нормальный мужик…!

Разве хан — мужик? Тем более нормальный.

Признать вину — признать превосходство Бастия. Дело не в деньгах: установленные «Русской правдой» виры на уровне 12 гривен, пусть бы и дважды, не суммы в моих нынешних оборотах. Тем более, что виры идут в княжескую казну. Но признать неправоту — уступить противнику.

Есть что-то, в чём он неправ? — Разбираем. Все три высказанные им фразы… Есть! Фокусируем и форсируем.

— Государь, этот человек лжёт. Он говорит, будто я причинил ему увечье по злому умыслу. Между тем, он пострадал не по моей воле, а исключительно по воле божьей. Господь избрал твой подарок, древнюю и славную икону прадеда твоего, для наказания этого человека. За грехи его, за бесстыдное избиение соратников, моих воинов, героев, открывших Софийские ворота перед дружинами твоими и поднявших над ними стяг мой.

Тема уже была объявлена. И будет повторяема мною постоянно.

Я — зануда. А ты, Бастий, покойник. Пока ходячий. «Пока» — недолго.

— Ты лжёшь! Не было твоего стяга! Не приказывал я убивать твоих сопляков! Розыск был — лжа это!

Советник что-то подсказывает берендею. Тот смотрит на него непонимающе. Потом снова обращается к Боголюбскому, уже спокойно, уверенно произносит:

— Государь. Этот человек лжец. Я готов доказать это. На божьем поле.

«А-ах» проносится по залу. Я несколько ошарашенно оглядываюсь на моих.