Венец

«Его „Повесть“ исключительно „авторское“ произведение — большая редкость для XII века: Кирилл проявляет себя не только подбором мифологических и исторических аналогий, характерными для него толкованиями и сравнениями, но также и прямыми обращениями? читателю, в которых откровенно высказывается? смысле своей повести и при этом (из осторожности ссылаясь на Писание) проводит еретическую мысль? необходимости творчески, „с разумением“ вчитываться в священные книги, видя в них прецеденты злободневным поступкам людей и событиям».

Напомню: в моей АИ я грохнул Бешеного Федю у себя на Стрелке. Гильотиной с вариациями. Исключительно за светские мерзости в отношении моих людей на моей земле. Но участники-то того суда в РИ — вполне созрели, морально и литературно готовы.

Вопрос у меня чисто практический: можно ли использовать данного хомнутого сапиенсом в моих целях? Как?

* * *

— Здорово тебя припалило. На-ка вот, маслица.

Я снял с края расщелины местной Голгофы потухшую лампадку, и, присев на корточки возле повизгивающего «златоуста», протянул ему сосудец.

От толчка при попадании топора Сухана в «хрипатого», епископ сунулся вперёд и попал лицом в свечки, горевшие на низеньком каменном престоле. Брови, ресницы и борода с правой стороны сгорели.

Понятно, что масло ему не поможет. Но прохладной воды, слабенького мыла, антибиотики, ибупрофен, алоэ… Я просто проявляю заботу. Вылезет наружу, сунет физию в сугроб и там, талой водой, повизгивая и постанывая, матерясь и вознося молитвы…

Потрясение бедняги было столь велико, что он не смог принять предлагаемую помощь — тупо смотрел на мою руку, трясся и поскуливал. Пришлось вылить масло себе на ладонь и обмазать ему лицо. Бедняга взвизгнул и резко откинулся назад, на лежащее за его спиной второе тело. Которое вдруг простонало.

Я удивлённо уставился на Сухана. Тот пожал плечами:

— Неудобно. Пошло боком. А этот… ловок. Учуял, повернулся. Поймал обух. Вскользь в висок.

Отпрыгнувший от шевельнувшегося «хрипатого» Кирилл, прижался к моим ногам, как испуганный ребёнок.

Я развернул его, наполовину обожжённое, стремительно краснеющее лицо к себе, и, ласково улыбаясь, спросил:

— Служить мне будешь?

Он смотрел совершенно потрясенно, не слыша, кажется, моих слов. Начал, было, мелко кивать. Но вдруг вспомнил:

— Я… я Кирилл, владыко Туровский. Я… я Господу Богу служу.

— И я об этом. Послужишь мне. По воле Господа.

— Ты… тебе… а… ты кто?

— Спаситель твой. Тот, кто пришёл. По молитве твоей. Молению не слышимому в мире сем, но гремящему в высях горних. Кто избавил тебя от нынешних бед и страданий. Твоя защита и надежда. Имя моё Иван. Прозываюсь Воеводой Всеволожским. А люди разные, по неразумению своему, кличут «Зверем Лютым». Так послужишь ли мне? Отплатишь ли добром за добро?

— Э… ну… а что делать?

— Омыть члены свои и умаслить тело своё, воздеть праздничные одежды и, преисполнившись веселия и радости, придти в храм божий. Сделаешь ли?

— Э… да. Ну! Конечно!

— Тогда поторопись. Нынче в Десятинной венчается на царство Государь Всея Руси Андрей Юрьевич Боголюбский.

— Что?! Как?!

— Чинно-благородно. В славе своей. В кругу князей русских и архиереев православных. От тебя же там ожидаемо поучение государю. О благополучии и процветании Святой Руси. Коротенько. Пару слов, не более. Антоний Черниговский скажет когда вступать.

— Э… но…

— «Но»? Так-то ты готов отплатить мне за добро? За спасение души и тела твоих? За удаление от тебя львов рыкающих и аспидов алкающих? Тебе, пастырю православному, по прошению моему и в храм божий войти — в тягость? Доброе слово произнести — мука? Поспеши. И не забудь переменить штаны — промочил.

Сбитый с толку Кирилл неудобно, через рясу, поддерживая спадающие штаны устремился к выходу.

Светоч наш. Фонарь. Извините за выражение.

«Я вам, фонарь, хочу сказать одно:
Служа искусству света беззаветно,
Вы освещали так порой дерьмо
Что становилось и оно заметно».

* * *