Венец

Спокойно, Андрейша, не напрягайся. Я хоть и псих, но не дурак: вырвать награбленное у русских князей… отбирать овцу у стаи голодных волков безопаснее. Но в Вышгороде, при дележе «шкуры неубитого медведя», вы этот аспект прохлопали. Все были уверены, что первым в детинец войдёт Боголюбский. В смысле: Искандер. Что, впрочем, одно и тоже.

Меня там не было, а позднее перераспределение «ролей», направлений штурма хоть и было произведено, но не сопровождалось перераспределением добычи. Да и вообще: я со своей парой сотен бойцов… величина незаметная. Взять детинец? — Да бросьте, хорошо если этот мальчик в общей толпе хоть в какие-нибудь ворота влезет.

Недооценили. Вот и повод чуть прижать победителей. Чуть-чуть. Чтобы причина говорить со мной уважительно — уже была, а резаться — ещё нет.

А хорошо, однако, работать двойкой. По сути, детинец взяли гридни Искандера. Но ему заявлять права больше уговорённого нельзя — он сын Боголюбского. Боголюбскому отбирать добычу у сподвижников — не по чести. Такое подобно «крысятничеству» Жиздора в походе на половцев. А Ванька-лысый — внесистемный. Ляхи, чахи, угры, литва… и хрен с бугра. Набродь, наймиты… Дикие люди — что взять? Только обычаем и удерживаем.

Продолжаю в голос, уже не только князю, а чтобы все слышали:

— Я также дозволяю всем воинам православным брать добычу так, как было уговорено князьями русскими на совете в Вышгороде. Однако же, полагаю, что справедливо будет и мне взять десятину от всякой прибыли, на гражанах взятой. Ещё: всякое спорное имение должно быть отдано хозяину. Мне.

Боголюбский аж расцвёл. Всё, ссорам, разборкам с его участием — конец. Как кто-то что-то не поделил — оба дураки, Ванька заберёт. «Споры хозяйствующих субъектов» вокруг награбленного, конечно, будут. Но без выхода на его уровень.

Снова включается «вопиятель»:

— Да какой ты хозяин?! Тебя тута и не было!

— Кабы меня не было, так и тебя тута… тоже. Если бы я не взял Лядские, не положил половину Киевского городового у Софии, если бы мои люди здесь, в Софийских, боголюбовских изнутри не встретили, то ты бы, боярин, нынче во рву воронов кормил. Глазами своими выпученными.

Как-то… и правда. Я ж, вроде, не так сильно, чтобы особенно… Нет, подземный ход — чисто «рояль». Моё личное ноу-хау. А дальше-то… пошёл, увидел, подумал… Ничего такого сверх… Что группу Чарджи, например, надо было заслать к Софийским ещё до набата — это ж каждому ёжику понятно. Просто я был на полшага впереди остальных. На чуть-чуть. А получается, что я тут Главный Герой.

Не надо так! Я не ГГ, а ДД! Даже — ДДДД!

Но выглядит, будто все победы — из моего рукава. А кто против — клеветники-злопыхатели. Которым хочется крыть… Очень хочется. Но нечем.

— Итак. Как два витязя об добыче какой заспорили, ругаться начали, добыча — моя. Ещё: я лишаю берендеев, чадь Бастиеву, доли в киевской добыче. За то, что они убили моих людей. И прошу государя велеть сыскать душегубов и вещи краденные.

«Нельзя. Но если очень хочется…»

Я, своей волей, лишаю Бастия доли в добыче. И прошу тебя, Государь, провести сыск. Твоей волей.

Уместным применением стародавних обычаев, избавляю тебя от тяжкой, грязной работы — разбора имущественных споров между грабителями. В смысле: светлыми князьями и славными богатырями земли Русской. Подставляю свою голову всей этой жужжащей на крыльце раздражённой толпе. Но уж и ты изволь исполнить твоё любимое дело — «суды да казни» — по моему эпизоду.

Казни точно будут: у меня убили восемь человек, меньшим количеством злодеев-покойников я не обойдусь.

В зале за моей спиной ахают. Пантелей уже тащит за рукав Чарджи.

— Вот, Государь, торк, инал из рода великих ябгу, Чарджи.

— Помню такого. В Янине не худо дрался.

— А ныне он, вместе со мной, прошёл в город Ярославов, поднялся на стену града Владимирова. Когда сын твой с дружиной подошёл к Софийским — ударил ворогам в спину, открыл ворота. Явил великую отвагу. Их всего-то девять было. А остался — один. Остальных героев — Бастий зарезал.

Несколько упрощаю: двое погибли и трое были серьёзно ранены волынцами — рубка была реально бешеная. Но Бастию счёт за восьмерых: зарезал и ободрал.

Андрей кивает Чарджи, тот повторяет свою историю. А я вижу, что Андрей уже решение принял, бросил пару негромких фраз подскочившему слуге, и уже исполняется: во дворе появился Маноха с подручными, строится полусотня кипчаков и полусотня боголюбовских.

Против гридней берендеи биться не будут. А спустить на «чёрных клобуков» — «белых»… Если на Бастии хоть штаны останутся — удача.

Чётко «самодурение». Для суда требуется два свидетеля, а «полный видок» вообще семь человек. Но я ж не на суд Бастия зову. А для начала сыска довольно одного доноса. Берендеи — вассалы Торческого князя. Но Михалко ныне пленник, слова и власти не имеет. Его обязанности, пока нового не назначили, ложатся на вышестоящего. На главного среди победителей, на Боголюбского. Ещё: в русском суде значение имеет не только само рассматриваемое деяние, но и репутация подсудимого. Бастий для Боголюбского — изменник, сволота продажная.

«Сукин сын. Хотя и наш сукин сын».