Венец

Сразу скажу: «расчёты и предположения» оказались не нужны. Попрыгунчик сам «сыграл меня», сам, используя Бастия, подстроил ситуацию, из которой я не мог выбраться без «потери лица» или жизни. Они ошиблись только в одном: в моей готовности «выйти из плоскости», в использовании возможностей, им неизвестных. Их информационная ограниченность стоила Бастию жизни, а Попрыгунчика заставила серьёзно отнестись к моему последующему предложению.

Вокруг уже в голос хохочут зеваки. Пересмеиваются гридни подъехавших княжичей, ухмыляется Безокий. А вот Гнездо… замер. Чего-то сильно испугался. Загляделся. На что-то за моей спиной. Не отрывая взгляда, манит одного из своих людей, подтягивает его за шиворот. Под которым я вижу полоску ошейника. Что-то шёпотом говорит ему на ухо. Тот кивает, прикладывая правую руку к груди.

Обычный на Востоке жест: «Слушаю и повинуюсь». Этикет в слуг вбивается до автоматизма, до «как дышать». Кто не усвоил, не исполняет этих ритуальных движений даже не думая, не замечая их… На галерах «всегда есть место подвигу». Или — в каменоломнях.

Слуга оборачивается посмотреть на указанное господином. И я тоже поворачиваюсь. Тоже — посмотреть.

Сзади, чуть в стороне, стоят трое монастырских саней. Трофейное барахло на задних, упакованный «хрипатый» без сознания на передних. И торчащая голова «золотоволоски» на средних.

Забавно. Похоже, именно он и привлёк внимание.

Князь Всеволод рыжих не видал?

Всеволод что-то втолковывает своему слуге. Тот кивает и дёргает здоровенный кинжал на поясе. Такое… рефлекторно-этикетное движение. Наглядное подтверждение готовности исполнить приказ господина — зарезать кого-нибудь вот этой сталью.

Интересно. Что может быть общего между тем беднягой и младшим братом Боголюбского? Настолько важного, что рыжего приказали убить. Гнездо собирает разноцветные скальпы? Или у юного князя «тихие игры» с туровским епископом? А «золотоволоска» в моих руках может чего-то лишнее рассказать?

Подтягиваю за плечо Охрима:

— Не поворачивайся. Потом посмотришь. Возле младшего княжича морда половецкая. Запомни.

Охрим крутит головой в одну сторону, будто обозревает окрестности, в другую. Вполголоса поправляет меня:

— Не половецкая — торкская. Запомнил.

Безокий направляется ко мне, но Гнездо что-то говорит и они, едва кивнув, ускакивают. А передо мной гридни помогают битому, ободранному, в каком-то грязном рваном тряпье с чужого плеча, Чарджи взобраться на коня.

Чтобы торку нужна была помощь сесть в седло… только если мёртвый. Эти ребята, даже в полной отключке, не имея сил и ресницы разлепить, ухитряются оказаться на спине коня и уехать.

— Где твои люди, Чарджи?

Молчит. Неловко пытается взять поводья разбитыми, в чёрных корочках подсохших свежих ссадин, опухшими руками.

— Убиты.

М-мать! Факеншит уелбантуренный!

Кто?! Порву…!

Спокойно, Ваня. Держи вежливое, умное лицо. На тебя люди смотрят.

— Расскажи.

Он морщится, кривится, старается не смотреть мне в глаза, говорить в сторону.

Группа успешно поднялась на стену. Атаковать башню с воротами не рискнули — противников много. Дождались подхода Искандера. Когда волынцы кинулись отбивать лезущих на стену, рубящих ворота боголюбовских — ударила в спину. Мои открыли ворота с внутренней стороны, подняли знамя на стене. Тут набежала новая толпа волынцев. Рубка была жестокая, прямо в воротах. Дважды волынцы выталкивали владимирских за ворота, но закрыть и заложить створки не успевали.

Так вот почему воротины такие погрызенные с обеих сторон!

Волынцы в какой-то момент отбили башню, срубили знамя, но суздальские уже были внутри и оказавшихся в башне вырезали.

Чарджи заслужил личную похвалу от Искандера. В совершенно восторженной форме:

— Всё, что найдёшь — твоё!

Оставил убитых и тяжелораненых под присмотром одного бойца, с двумя другими пошёл искать: «что здесь моё?». В грабеже, как и в преферансе, «свои взятки надо брать сразу». Благодарность главнокомандующего… продукт скоропортящийся, срок реализации ограничен.

Куда прежде всего пойдёт степняк в условиях «свободы выбора»? — Ага. Вы ещё скажите — в церковь.

Конечно, на конюшню. Тем более, что ещё со времён Изи Блескучего коньки княжеских гридней отмечаются даже и летописцами.

К этому времени ростовцы пробили детинец насквозь и открыли Вышгородские ворота. Через которые вошли вопившие и шумевшие с той стороны под стенами отряды, Вышгородская и Дорогобужская дружины. И — «Бастиева чадь».